Открытая дверь - [50]

— Слышал, слышал о твоих успехах. И крупно намерен играть?

— Крупно.

— Тогда пошли! — Байрамов опрокинул рюмку в рот и поднялся из-за стола. — Даю тебе один к пяти. Аркаша, ты слышал? Солдат нацелился на крупную игру. Эй, Гоша, Федот! Шары на стол!

Как ни готовил я себя психологически к игре, как ни настраивал морально, едва взял в руки кий, глянул на голубое сукно бильярдного стола, заваленное деньгами, и начался у меня проклятый мандраж. Дрожат руки, словно у отчима моего Бориса Олеговича, хоть плачь. Шутка ли: на кону тысяча восемьсот рублей! Триста рублей моих и полторы тысячи байрамовских. Бригадные все вокруг стола сгрудились, протрезвели, молчат.

— Чей первый удар? — Байрамов спрашивает.

— Выбирайте, Андрей Измайлович, — отвечаю, — мне все равно.

Приложился бригадир кием к шару тщательно и легонько шаром пирамиду тронул…

Сразу скажу: выиграл я эту партию! Поначалу, правда, игра не шла, мандраж проклятый мешал, а потом наладилось. Измором Байрамова взял, тактикой. «Свояков» от борта его любимых начисто почти из игры исключил, да и рюмки коньяка не пошли бригадиру на пользу. Горячил его коньячок, рисковать необдуманно заставлял. Но держался Байрамов после этого проигрыша, как всегда, уверенно и невозмутимо. Проговорил:

— Ты и впрямь, солдат, наловчился. Один к пяти давать тебе уже нельзя. Один к двум еще, пожалуй, можно.

«Ага, — соображаю, — обжегся Байрамов, осторожничать начинает. Если следующую партию у него возьму, тогда и вовсе фору не даст. Надо рисковать. Черт с ними, с деньгами. Если проиграю, поеду к Васе Дрозду на нефтепромыслы».

— Один к двум так один к двум, — отвечаю бригадиру и — бац! — все свои деньги вместе с выигрышем на стол! Две с половиной тысячи!

Вот тут-то Байрамов дрогнул. Растерянность в глазах его раскосых промелькнула и неуверенность, это я тотчас усек. Погорячился бригадир, а заднего хода нет, вот что значит лишняя рюмка. Не следовало ему фору мне давать, резона не было.

Подошел Байрамов к столику, рюмку коньяка себе налил. Аркадий Фомич возле Байрамова трется, шепчет ему что-то и кулачок в ладошке кувыркает без серебряной своей улыбки. Бригадные на веранде столбами стоят выжидательно, и общий настрой, чувствую, на моей стороне. Лишь Гоша один, лизоблюд, Аркадию Фомичу знаки какие-то рукой делает и на окно кивает. «Черт с вами, — думаю, — перемигивайтесь. Вам теперь ничто не поможет. Я свое дело честно исполняю, а бригадные — судьи. Попробуйте-ка на их глазах извернуться».

Выдержал Байрамов характер свой до конца, деньги на стол выложил. Пять тысяч рублей! Правда, две пачки красненьких ему из своего кармана Аркадий Фомич сунул, но мне-то все едино. Уложили мы деньги на закусочный столик, жребий на первый удар бросили, и началась игра…

Не стану опять же описывать ее, утомительное это дело. Сразу скажу: выиграл! И, хотите верьте, хотите нет, никакого волнения в груди не ощущаю. Словно бы червонец выиграл, а не тысячи. Разложил неторопко пачки по карманам, подмигнул бригадным, которые обалдело на меня таращились, и говорю:

— Еще партейку, Измайлович?

— Хватит, — бригадир буркнул.

— Тогда прошу к столу, — бригадных широким жестом приглашаю, — угощаю всех! В честь победы и я, наверное, рюмочку пропущу…

Вот тут-то и была моя ошибка! Роковая ошибка! Ведь зарок себе на весь вечер дал, чтобы ни грамма в рот. И вдруг отпустил тормоза. С Максимычем чокнулся, с Федотом и Василием чокнулся, с Аркадием Фомичом чокнулся…

— А что, Андрюша, мизгирь ты дорогой, — Аркадий Фомич задушевно мне говорит и улыбчато на меня смотрит, — может быть, мы с тобой партийку сделаем? Что-то скучно становится.

— Спасибочко, уважаемый гражданин архитектор, — усмехаюсь, — на сегодня хватит. Пора топать домой к старухе.

— Зачем тебе топать, — возражает Аркадий Фомич, — когда ты можешь катиться к старухе на колесах. На своих колесах.

— Как так? — удивляюсь.

— Знаешь, мизгирь родимый, за что ты мне нравишься? — совсем уже задушевно произносит Аркадий Фомич, — За рисковый твой характер. Люблю рисковых людей. Короче: ставлю «Волгу» против всех твоих. Ну?!

— «Волгу»?! — опешил я, — Какую «Волгу»? Она же не ваша…

— Моя. Измайлович на ней по доверенности катается. Ну? Измайлович, дай ключи!

Байрамов достал из кармана связку ключей и бросил их через стол архитектору.

— Ну? — повторил Аркадий Фомич и положил ключи передо мной, — Возьмешь партию — твоя «Волга». Я слово держу железно. Все — свидетели.

Ох, чуяло мое сердце, нельзя соглашаться! Домой надо было топать, домой. На своих двоих катиться, а не зариться на четыре чужих.

Обвел я вопросительным взглядом бригадных, на лицах их одно лишь выжидательное любопытство нарисовано.

— Согласен! — говорю. — Давно хотелось мне, Аркадий Фомич, сразиться с вами по-серьезному.

— Знаю, знаю, мизгирь дорогой, — Аркадий Фомич кулачком в ладошке радостно закувырвал. — По-серьезному всегда интересно. Ну, Измайлович, и отчаянная у тебя в бригаде молодежь! Рисковая молодежь!

Опорожнил я свои карманы, все до рубля на закусочный столик выложил. Архитектор сверху на деньги ключи от машины опустил торжественно. Жребий на первый удар бросили, и…