Открыть ящик Скиннера - [40]

Теперь единственный живой участник, который, конечно, думал, что он один из нескольких других живых испытуемых, мог бы в любой момент выйти из своей комнаты и обратиться к сидящему в холле экспериментатору за помощью. Перед тем как предоставить «группе» возможность обсуждения трудностей студенческой жизни, экспериментатор ради соблюдения секретности сообщал испытуемому, что ознакомится с высказываниями участников позднее, по магнитофонным записям. Впрочем, при этом он просил испытуемого следовать протоколу и говорить в свою очередь.

Дарли и Латан постарались создать экспериментальные условия, как можно точнее соответствующие обстоятельствам убийства Кэтрин Дженовезе. Тогда свидетели видели других свидетелей, но не могли общаться с ними, разделенные оконными стеклами. Во время эксперимента испытуемый мог слышать других «участников», но не мог увидеть их или связаться с ними, потому что находился в отдельной комнате и мог пользоваться только микрофоном, который включался лишь в тот момент, когда подходила очередь испытуемого говорить. Таким образом, когда случался «припадок», испытуемый знал, что другие могут это слышать, но также знал, что сам не может с ними ничего обсудить, потому что его микрофон выключен.

Поддельный припадок в эксперименте Дарли и Латана длился полных шесть минут, также по аналогии с убийством Дженовезе, которое представляло собой не единственный удар, а несколько. Студенты имели возможность подумать, а потом действовать. Результаты показали, что очень немногие (если быть точными, 31%) начинали действовать: это очень сходно с 32–35% испытуемых Милграма, проявившими неповиновение.

Однако потом ситуация усложнялась.

Дарли и Латан меняли численность «групп». Если испытуемый думал, что, кроме него, имеются еще трое или больше участников, он обычно не искал помощи жертве припадка. С другой стороны, 85% испытуемых, которые считали, что участвуют в дискуссии только со студентом-эпилептиком и других свидетелей нет, обращались за помощью и делали это в первые три минуты припадка. Дарли и Латан также обнаружили, что — при любом размере группы — если испытуемые не сообщали о чрезвычайной ситуации в первые три минуты, они скорее всего не стали бы сообщать о ней вообще. Таким образом, если вы оказались в самолете, захваченном террористами, и ничего не предприняли в течение 180 секунд, вы скорее всего и не станете ничего делать. В чрезвычайных обстоятельствах время никогда не оказывается на вашей стороне. Чем дольше вы ждете, тем более парализованным оказываетесь. Помните об этом и будьте готовы действовать.

Более интересной, однако, чем связь между временем и поведением, направленным на оказание помощи, оказалась связь между размером группы и таким поведением. Можно было бы ожидать, что чем больше группа, тем решительнее и смелее вы будете действовать и тем выше вероятность того, что вы постараетесь предотвратить опасность. В конце концов, разве не чувствуем мы себя наиболее робкими и уязвимыми в одиночестве, в темноте, в безлюдном переулке, где даже нет фонарей? Разве мы, подобно животным, не становимся боязливыми и неуверенными в себе, в одиночку скитаясь по равнинам плейстоцена и ожидая отовсюду нападения хищников, когда защищающая нас стая распалась? Полученные Дарли и Латаном данные подвергают сомнению эволюционную ценность привычки искать безопасность в многолюдий. В толпе есть что-то, что тормозит поведение, направленное на оказание помощи. Если, например, вам не повезет и вы упадете с колеса обозрения на ярмарке, на вас могут просто не обратить внимания, как не обратили внимания на Икара, упавшего с неба на глазах жителей целого города. С другой стороны, если вы окажетесь в пустыне с единственным спутником и будет начинаться песчаная буря, вы сможете рассчитывать на его помощь в восьмидесяти пяти процентах случаев — по крайней мере в соответствии с данными Дарли и Латана.

Когда испытуемые впервые узнавали о поддельном припадке, они пугались. Ни один из студентов не обнаружил той апатии, о которой так много говорили применительно к свидетелям убийства Дженовезе. Экспериментатор благодаря микрофону слышал как испытуемые восклицали: «Боже мой, у него припадок!», «О Боже, что мне делать?» или просто охали. Когда наконец экспериментатор входил в комнату, находившийся в ней студент дрожал и был покрыт потом, хотя после шести минут припадка так ничего и не предпринял. «С ним все в порядке, ему оказали помощь?» — спрашивали явно взволнованные испытуемые. Мы не знаем, что было на самом деле, но свидетели убийства Дженовезе тоже, должно быть, волновались и скорее мучились страхом и нерешительностью, чем вязкой городской ленью, в которой их подозревали.

Когда полиция спрашивала свидетелей убийства Дженовезе, почему они не пришли на помощь жертве, те не могли найти слов. «Я не хотел оказаться замешанным», — отвечали некоторые, но никто не смог связно рассказать о своем внутреннем монологе в те тридцать пять минут кошмара. Испытуемые Дарли и Латана тоже не имели представления о том, почему ничего не предприняли, — а ведь это были студенты университета с развитыми вербальными навыками.