Откровенные записи Кости Хубова - [15]

— Не знаю… Для Бога ничего невозможного нет.

— Помните, вы избавили меня от зубной боли? Костя, а могли бы вы вылечить человека от рака желудка?

— Не знаю, не пробовал.

— Раввин, к которому я ходил в Еврейский центр изучать Тору, Пятикнижие Моисеево, два месяца назад умер от рака желудка.

— Евсей Абрамович, неужели вы, профессор медицины, поверили в Бога?

— На старости лет вернулся к вере моих иудейских предков. А что? — спросил он как‑то по–детски. — Считаете, лучше стать христианином? Хотелось бы поговорить с таким человеком, как Александр Мень.

— Мне бы тоже хотелось.

…Казалось, наступила глубокая ночь. Дождь всё так же лил. Чистопрудный бульвар был пуст.

Спрашивается, зачем Евсей Абрамович звал меня к себе?

За город к отцу ехать было уже поздно.

Я брёл, видел впереди, за памятником Грибоедову, торопливо мелькающие в фонарном свете фигурки людей. Чуть не упал, наступив на развязавшийся шнурок кроссовки.

Если бы я не остановился, не нагнулся, завязывая его, и одновременно размышляя о путаном религиозном разговоре, который неожиданно завёл Евсей Абрамович, не смогло бы случиться то, что произошло в метро через какие‑то две–три минуты.

Судьба словно придержала меня для того, чтобы безошибочно точно нанести удар.

Я стоял на эскалаторе, безвольно ехал вниз. Думал о том, что так же безвольно увлекаем равнодушным механизмом жизни…

В эту минуту слева, на эскалаторе, поднимающем пассажиров к выходу, увидел растущую фигурку худой простоволосой женщины. Лишь после того, как мы поравнялись, и нас стало разносить, её вверх, а меня вниз, словно в сердце толкнуло.

— Луиза! — заорал я на всё метро. — Жди меня наверху!

Перебежал на другой эскалатор, перешагивал через его

вздымающиеся ступеньки, уверенный в том, что я не ошибся. Это была она, Луиза. Постаревшая, она молча смотрела на меня. С ужасом. Словно не узнавая.

— Луизочка, да это я. Костя. Хубов.

Обнял. Прижал к себе. Погладил по щеке. Увидела обручальное кольцо на моём пальце. Отстранилась.

Продолжая почему‑то с ужасом глядеть на меня, промолвила: — Костя, у нас с тобой ребёнок…

— Да ты что?! Мальчик? Девочка? Ну, Луизочка, говори же. Скажи!

— Мальчик…

— Мальчик! Сколько же ему сейчас лет?

— Нисколько. Он умер, Костя.

Вот что уготовила мне судьба, подстроив эту встречу.

Вышли из метро под дождь. Это кстати, что он был. Потому что мы оба плакали, пока я провожал Луизу к каким‑то её знакомым и она рассказывала, как наш мальчик, которого она назвала Костей, умер от дифтерита полтора года назад. Шести лет.

Её мать–фотограф умерла ещё раньше. Луиза переняла профессию матери и теперь прилетела из Омска, чтобы взять у этих знакомых какую‑то ненужную им широкоформатную фотокамеру. Должна была завтра улететь обратно из Домодедова.

Страшно признаться, в первые минуты я готов был убить Луизу за то, что она не уберегла нашего сына.

В Телеграфном переулке, прощаясь у подъезда дома её знакомых, насильно всучил все деньги, какие у меня были. И ушел, не оглядываясь.

24

В последний момент для экономии сил и средств Зина вздумала отпраздновать день рождения Вани одним махом: собрать вместе его братву и родственников.

Плеер ему я всё‑таки купил.

Накануне празднества, оставшись без копейки, с утра вспомнил о дедушкином альбоме земских марок.

Позвонил по справочным, поездил по Москве. Отыскал антикварный магазин, торгующий всякой всячиной, и уже хотел продать за предложенную неожиданно большую сумму в 200 евро, как альбом перекупил трущийся тут же иностранец в кожаном пальто. Дал мне на сотню больше. Видно, марки оказались действительно очень редкие.

С ощущением, что я совершил кощунство, продав дедушкину реликвию, поменял в обменнике валюту. После покупки плеера у меня осталось больше шести тысяч рублей.

— Музыку себе купишь сам, — сказал я Ване, вручая подарок.

Зина подарила мобильный телефон.

— А почему в нём нет кинокамеры? — недовольно спросил этот увалень.

И вот вечером, чужой в собственном доме, я сидел рядом с Фёдором Ивановичем, двоюродным братом Зины. Новоявленный психотерапевт уговаривал меня выпить водки.

В конце концов уговорил. Мне было всё равно.

Выпил сначала одну рюмку этой гадости. Потом вторую.

Зина терпеть не могла табачного дыма. Изгоняла всех курильщиков на лестничную клетку.

Я поднялся, прошел туда, попросил у кого‑то сигарету, зажигалку. Неумело закурил, закашлялся.

Зажигалка выпала из моих рук, полетела в пролёт лестницы.

Стал спускаться по ступенькам. Дошел до первого этажа. Открыл дверь подъезда. Оказался во дворе.

Под тусклым светом фонаря вышел на улицу. Стоя на краю тротуара, поднял руку. Остановилась первая же машина.

— Куда? — спросил водитель.

— В Домодедово, в аэропорт.

Весь долгий путь думал о том, каково ей пришлось. Никто букета цветов не принёс, когда она родила сына. Разве что мать. Пеленала, растила его, нашего Костю. Учила говорить, баюкала, улыбалась ему сквозь слезы. Мальчику, который никогда не видел отца.

Как всякая мать–одиночка, наверняка нуждалась. Особенно когда умерла её мама. Готовила его к детскому саду, к школе.

Потом хоронила. Одна. А я с её крестиком на груди продолжал коптить небо.