Откровенно об иммунитете. Вакцинация - [9]

Когда в 1898 году началась последняя в США эпидемия оспы, некоторые считали, что белые не подвержены этой болезни. Ее называли «негритянской чесоткой», а там, где ею страдали иммигранты, оспу называли «итальянской чесоткой» или «мексиканскими прыщами». Когда оспа разразилась в Нью-Йорке, полицию направили в итальянские и ирландские кварталы, чтобы помочь принудительно вакцинировать их обитателей. Когда же оспа добралась до Миддлборо (штат Кентукки), то всех чернокожих, отказывавшихся от вакцинации, иммунизировали под дулом пистолета. Эти кампании ограничили распространение болезни, но все риски вакцинации, которые в то время заключались в заболевании столбняком и другими инфекциями, обрушились на самые уязвимые слои населения. Бедным пришлось дорого платить за защиту привилегированных.

Дебаты по поводу вакцинации тогда, как и сейчас, часто воспринимались как дебаты по поводу полноты научного знания, хотя их можно было с такой же легкостью понимать как споры о власти. Рабочие, протестовавшие против принудительной бесплатной вакцинации, введенной британским правительством в 1853 году, тревожились отчасти за свою свободу. Столкнувшись со штрафами, тюремными сроками и конфискацией имущества в случае отказа от вакцинации детей, они иногда сравнивали свое положение с положением рабов.

Вакцинация, как и рабство, поднимает некоторые важные вопросы относительно права человека на собственное тело. Однако, как заметила историк Надя Дурбах, противники вакцинации употребляли слово «отмена» как метафору личной свободы, а не как борьбу за какие-то общие идеалы и цели. Их позиция не имела ничего общего с героическим самопожертвованием Джона Брауна, который был повешен вместе с двумя своими сыновьями за безнадежную попытку освободить рабов, тех, кто противился вакцинации, волновало совершенно другое. «Противники вакцинации охотно обращались к политическим, риторическим и эмоциональным ценностям рабов, как и к ценностям колониальных народов Африки, – пишет Дурбах об этом движении в Британии, – но еще охотнее они утверждали, что страдания белых англичан намного важнее страданий угнетенных африканцев». Другими словами, эти люди переживали за таких же, как они сами.

В своей истории антипрививочного движения Дурбах часто возвращается к идее о том, что противники вакцинации рассматривали свои тела «не как потенциальный источник заражения, опасный для социального организма, а как тело, в высшей степени уязвимое к заражению и насилию». На самом деле, конечно, их тела были и заразными, и уязвимыми одновременно. Но там и тогда, где и когда тела бедняков считались органами здравоохранения, опасными для окружающих, сами бедняки видели в этом свидетельство своей беззащитности и бесправия.

Тогда бедняки были правы, утверждая, что они не абсолютно опасны, но я подозреваю, что для нас имеет смысл признать, что мы не только абсолютно уязвимы. Средний класс может быть «под угрозой», но и мы, как люди, обладающие телами, – просто в силу этого факта – являемся одновременно и опасными. Даже маленькие детские тела, которые мы сегодня склонны считать абсолютно уязвимыми, тоже опасны в своей способности распространять болезни. Вспомним одного непривитого мальчика из Сан-Диего, который в 2008 году вернулся из Швейцарии, где заболел корью, а затем заразил двух своих братьев, пятерых одноклассников и четырех детей в приемной врача. Трое из этих детей были слишком малы для вакцинации, и один заболел настолько тяжело, что его пришлось госпитализировать.

Анализ данных Центров по контролю и профилактике заболеваний США (CDC) показывает, что непривитый ребенок – это, как правило, белый отпрыск поздно вышедшей замуж матери, имеющей диплом колледжа, живущий в домохозяйстве с доходом 75 тысяч долларов в год или больше, то есть такой же, как мой ребенок. Непривитые дети, как правило, концентрируются в одном районе, что повышает вероятность их заражения и передачи болезни, если она уже циркулирует в популяции, другим, не до конца привитым детям. Под не до конца привитыми я подразумеваю детей, которые получили не все положенные вакцины, как правило, эти дети черные, рождены молодыми незамужними матерями, часто переезжают с места на место и живут в нищете.

«Вакцинация работает, – объяснял мне отец, – за счет того, что большинство защищает меньшинство». Он имел в виду меньшинство населения, которое особенно уязвимо в отношении данной болезни. Пожилые в случае гриппа. Новорожденные в случае коклюша. Беременные женщины в случае краснухи. Но когда относительно состоятельные белые женщины вакцинируют своих детей, то мы – эти женщины – участвуем в защите некоторых бедных черных детей, чьи матери-одиночки недавно переехали на новое место жительства и просто не смогли, даже если у них было такое намерение, полностью вакцинировать своих детей. Это полная инверсия исторического применения вакцин, которое было когда-то лишь одной из форм телесного порабощения бедных ко благу привилегированных. Есть сермяжная правда в том, что, строго говоря, здравоохранение существует не для таких людей, как я, но посредством нас, точнее, посредством наших тел современное здравоохранение осуществляет свои профилактические меры.