Откровенно об иммунитете. Вакцинация - [20]

* * *

Каждый раз, гуляя по берегу озера Мичиган и идя к северу, я прохожу мимо большого кладбища. Это происходит почти каждый день, когда стоит теплая погода. Однажды, прекрасным летним утром, когда мой сын возмущенно требовал выпустить его из коляски, я свернула в железные ворота кладбища, чтобы ребенок мог побегать по его тропинкам в тени раскидистых деревьев. «Привет! – радостно воскликнул он, помахав в пространство, когда мы вошли на безлюдное кладбище. – Привет!» Он беспрестанно с кем-то здоровался, ковыляя по дорожке, каждый раз останавливаясь и улыбаясь в пространство. Он очень редко здоровался с людьми, и мне стало любопытно. Я присела на корточки и поняла, что он смотрит в двери какого-то склепа. «Что это?» – спросил он. Я присмотрелась и похолодела. Но он уже устремился дальше, переваливаясь из стороны в сторону, и я последовала за ним, на мгновение задержавшись у гранитного обелиска, на котором было крупными буквами выбито имя ВИЛЛИ. Имена остальных членов семьи были написаны на других могильных камнях. Этот Вилли умер в 1888 году в возрасте восьми лет.

«Привет!» – снова сказал мой сын, причем как-то напористо, остановившись в нескольких футах от меня. Теперь он стоял перед мраморной статуей маленького мальчика. У мальчика были полные младенческие щеки, и мраморные глаза серьезно смотрели куда-то вдаль. На изъеденном камне у меня под ногами было написано, что это Джози, который умер в 1891 году в возрасте девяти лет. Мой сын протянул руку, чтобы прикоснуться к памятнику, но я схватила его за запястье. «Нет, не трогай!» – воскликнула я, едва не впадая в панику. Я до сих пор не могу точно сказать, почему меня так напугало это детское желание. Неужели я испугалась, что сын подхватит смерть от этого мраморного мальчика?

Вернувшись домой после посещения кладбища, я сказала отцу, что видела могилы пятилетних, десятилетних детей, могилы подростков, но, как это ни удивительно, на этом старейшем в Чикаго кладбище я не увидела ни одной могилы младенца. Отец напомнил мне, что младенцы в те времена умирали так массово, что их обычно не хоронили в отдельных могилах. Позже я узнала, что один из десяти детей, родившихся в 1900 году, не доживал до года. Я прочитала это в докладе о побочных эффектах вакцин; короткий исторический обзор детской смертности завершался фразой, что теперь «дети, как правило, доживают до взрослого состояния».

В первую ночь, когда мой сын спал от меня дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, я уснула, до боли прижав к уху детский монитор. Когда в мониторе кончился заряд и он тревожно загудел, я в тревоге проснулась, но сын продолжал спокойно спать. Его кроватка стояла не дальше двенадцати футов от моей кровати, дверь в его комнату была открыта, и, если бы он заплакал, я бы услышала его без всякого монитора, но мне хотелось слышать его дыхание. Я понимаю, что это было абсурдное излишество, но я не могла сопротивляться этому желанию. Монитор, когда был настроен на большую громкость, чтобы я могла слышать дыхание – во всяком случае, я так думала – ребенка, трещал статическим электричеством и воспроизводил какие-то сверхъестественные звуки. Я слышала тихое бормотание и шепот, щелчки и шорохи, а иногда глухие удары, но когда я вскакивала и подбегала к ребенку, то не обнаруживала ничего страшного. Иногда монитор улавливал чьи-то телефонные разговоры, и я в течение нескольких мгновений отчетливо слышала голоса. Я часто просыпалась по ночам от плача, который прекращался, как только я стряхивала с себя сон; я заметила, что это всегда происходило в одно и то же время – когда над озером заходил на посадку пассажирский лайнер. Я поняла, что мое сонное сознание улавливало частоты и объединяло рев авиационного двигателя с треском монитора, в результате чего получался детский плач. Один мой приятель, музыкант, однажды назвал этот феномен психоакустическим.

В конце концов я перестала пользоваться монитором, потому что призналась себе, что и сама не понимаю, что именно я слушала. Но слушать я не перестала. Однажды вечером, вскоре после того, как моему сыну исполнилось два года, я услышала странные звуки из детской. Я в это время уже легла. Теперь мне уже не слышался плач в завывании самолетов, но иногда я просыпалась среди ночи, потому что мне снилось, что сын плачет. Правда, тот звук, который я слышала сейчас, был больше похож на собачий лай или скрип стула, который двигали по полу этажом выше. Но я была уверена, что слышу его, тем более что он повторился. Потом наступила долгая тишина. Я подошла к двери детской и прислушалась. Я была уверена, что ребенок спит.

В комнате его, как обычно, было темно и тихо, но сам он сидел в кроватке. По щекам его текли слезы, он беззвучно хватал воздух широко открытым ртом. Я схватила его на руки и услышала его тихое свистящее дыхание. Я положила его животиком на колено, пытаясь выполнить прием Хеймлиха. Когда-то меня саму спасли таким образом, но на этот раз ничего не вышло, я только еще больше напугала ребенка, и он стал еще сильнее извиваться от страха. Прибежал муж, провел пальцем по задней стенке горлышка сына, ничего не обнаружил, подхватил его на руки и выбежал из дома. Мы поехали в госпиталь.