Откровения романтика-эротомана - [27]

Я так никогда и не узнал, что случилось с басистом и его карьерой. Еще один контуженный в рок-н-ролльной войне.

Французский лицей в Южном Кенсингтоне Лондона был первой школой, которую я стал посещать, и в этой школе не было деления классов по половой принадлежности, так что мои первые месяцы учебы в школе ввели меня в сильное смущение. Я вскоре перестал восхищаться Тур де Франс и континентальными велосипедными гонками и открыл для себя новый вид спорта: девочек. Почему-то раньше я не сильно обращал на них внимание: Испытывал к этим существам другого пола лишь чистое любопытство.

Чтобы отпраздновать окончание первого семестра, директриса организовала маленькую вечеринку, на которую были приглашены все студенты последнего года обучения — и я был одним из них. На этой вечеринке мы могли выпить легких напитков, показаться обществу и даже потанцевать, хотя и под присмотром учителей.

Вспоминая иногда об этом, я думаю, что это должно было произойти почти перед рождественскими каникулами, на время которых студентам из Франции и других стран полагается поездка домой на двухнедельный отдых. Я был неловок, не умел общаться, слонялся от группы к группе, перебрасываясь парой слов со знакомыми и малознакомыми и украдкой бросал взгляды на Катерину Жинард, Руну де Моль, Элизабет Лавель и мириады других девушек, привлекших мое внимание в этом семестре. Некоторые были из моего класса, некоторые из параллельных. Все они казались мне в высшей степени экзотичными, странно нереальными, вылупившимися в женщин из кокона детства, вызывая у меня новые, незнакомые эмоции. И я был раздражен, что не могу их полностью контролировать. Я хотел бы подружиться с этими созданиями, но я не знал — как, я даже не знал, что делать после первого, ничего не значащего разговора.

Директриса наблюдала за залом, распределяя пирожные и печенья, помогая нам справиться с робостью. Чувствуя, что это ей не удается, она наконец дала понять, что настало время для музыки. Это был год твиста. Год правления Чабби Чеккера.

Честно говоря, я и не хотел идти на эту школьную вечеринку, но мама убедила, что перемена обстановки пойдет мне на пользу. Я страстно доказывал ей, что не умею даже танцевать, и за неделю до вечеринки она преподала мне уроки твиста, и каждый день с этого момента я отрабатывал движения в ванной комнате, используя банное полотенце как центр тяжести, шлифуя свои лишенные грации па.

Через шесть месяцев у моей матери развилась раковая опухоль, и она умерла.

Но мелодия Чабби Чеккера была именно той песней, к которой я готовился, и когда прозвучали ее первые аккорды, я поспешно переместился на танцплощадку и начал прилежно вытанцовывать.

И я танцевал так отчаянно, что даже Катерина Жинард — с кривой улыбкой на лице, от которой я растаял, — присоединилась ко мне. «Мы танцевали так и прошлым летом, и зимой» [4], и это было чудесно, и в почтенном возрасте шестнадцати лет я наконец поимел серьезное знакомство с миром женщин. Навсегда. Чтобы никогда с ними не расставаться, терпеть добро, зло, радость и сердечное отчаяние.

Вдохновленный, спустя несколько недель, после Нового года, когда начались уроки, я даже пригласил Катерину Жинард на свидание. Маленькая Катерина, она была похожа на птичку и постоянно мне льстила. Но это совсем другая история. Конечно же, печальная, но виноват в этом не Чабби Чеккер, так что — хей-хо, станцуем твист, круговыми движениями, закрой глаза и представь себе, что ты вытираешься после душа, и твое тело вращается по спирали, и банное полотенце мягко трется о твою кожу. О да!

Вернувшись в Париж, я окончательно погрузился в море секса.

Разношерстный саундтрек, смешавший прилежные звуки джаза (мой сосед по комнате слушал его постоянно), и это вгоняло меня в чертово чувство вины, потому что мне не нравился джаз. Я не испытывал от его искусственных тонов никакой чувственной радости — и все это вперемешку с последними хитами, которые я привез с родины: песни ранних «Биттлз», «It's all over now» «Роллингов», от которых в моих венах начинал бурлить адреналин, от них и другой рок-музыки. Я скоро подрасту и привыкну к этому ощущению, открою для себя чисто эмоциональную силу музыки и буду поражен тем, что от некоторых песен мне хочется плакать, потому что они в буквальном смысле оставляют в душе шрамы — на всю жизнь.

Время безрассудства, глупости и разбитых надежд.

У Луа были светлые волосы цветы соломы, и, на мой неопытный взгляд, она выглядела, как стройная и красивая модель. У нее были маленькие, но тугие груди и кожа цвета фарфора, и каждый раз, когда я входил в нее, я словно терял сознание, уверенный, что это только сон и что он слишком хорош, чтобы продлиться долго. Так оно, конечно, и случилось — вскоре я ей надоел.

Когда я теперь вспоминаю ее, то вспоминаю музыку «Фор Топс» «Reach Out and I'll be there», гимн Тамлы Мотаун, который играл на той вечеринке, где мы познакомились.

У нас с Николъ никогда не было секса. Обнаженные, мы часами лежали вместе, на моей кровати, но никогда не пересекали тот самый Рубикон. Была ли у нас песня, группа? Теперь я ненавижу себя за то, что не помню саундтрека к истории наших отношений. У нее были высокие скулы, короткие и жесткие светло-каштановые волосы и маленькое тело. Ее соски напрягались просто от моего дыхания. Она была первой женщиной, которая сказала мне «Я люблю тебя».