Откровения Екатерины Медичи - [156]

На заре третьего дня меня разбудил размеренный рокот барабанов. Я поспешно оделась. В тот миг, когда я потянулась за шалью, вошла Лукреция со свертком из черной ткани.

— Вот, возьмите. — Она вручила мне сверток. — Вонзите его в черное сердце Гиза. Никто в мире не заслужил такой участи больше, чем он.

Я развернула ткань и увидела кинжал. Рукоять его украшали переплетенные серебряные цепочки — герб Наварры. Я не видела этого кинжала со дня смерти Гуаста, но не сомневалась: именно этим клинком мой сын Эркюль убил любовника Генриха.

Я снова завернула кинжал в черную ткань, кивнула Лукреции и вышла в окутанный тишиной коридор.

Генрих сидел в своих покоях. Я устроилась рядом, и мы стали ждать, слушая, как нарастает снаружи гул, похожий на кровожадные крики дикарей.

Новости доходили до нас урывками; мы узнали, что большинство дворцовых служащих бежали, прослышав, что Гиз поднял чернь перегораживать брусьями улицы, дабы помешать нам уйти через главные ворота. Не считая садов Тюильри, которые были ограждены глухими стенами и оставлены без надзора, все прочие выходы из дворца охранялись приспешниками Гиза — точно так же, как в Варфоломеевскую ночь.

Все было подготовлено для нашего поражения. Мы до сих пор не подписали условия Лиги, а стало быть, Гиз захочет свергнуть нас силой и посадить на трон племянника Генриха, моего внука.

Наконец-то Гиз открыто проявил себя изменником. Как бы мы теперь ни поступили, наши действия будут оправданны.

Известие, которого мы ожидали, доставил один из приспешников Гиза. Он протянул Генриху письмо и боязливо ждал, то и дело озираясь на замерших вдоль стен Сорок Пять. Мой сын распечатал письмо, пробежал глазами и уронил на пол. Затем жестом велел посланнику убираться.

— Гиз требует, чтобы я сдался. — Генрих поднял взгляд на меня.

Странное ощущение овладело мной — словно вся моя жизнь была подготовкой именно к этой минуте. Я подошла к столу Генриха и обмакнула перо в чернила.

— Тогда ты должен подписать их условия. Подпиши и оставь свиток здесь. Я передам его Гизу. Собери вещи, сколько сможешь унести, возьми Луизу, Валетта, своих Сорок Пять и отправляйся в замок Блуа. Вы можете проехать через Тюильри, переодевшись слугами. Никто не обратит на вас внимания — слуги покидают нас толпами, словно крысы тонущий корабль. — Я взяла завернутый в черную ткань кинжал. — Когда пробьет час, пусти его в ход ради памяти Гуаста.

Генрих долго смотрел на кинжал, затем наклонился над столом и начертал на свитке свою подпись.

— А как же ты? — спросил он, кусая губу. — Как я брошу тебя здесь, если не могу быть уверен, что с тобой ничего не случится?

— Гиз не посмеет меня тронуть, — мягко проговорила я. — Уезжай. И что бы ни произошло, не возвращайся.

Гиз не стал штурмовать Лувр, хотя не встретил бы никакого сопротивления. Последние придворные, слуги, большинство наемников из гвардии — все они покинули нас, бросили меня с горсткой ближних дам на произвол того, что уготовила нам судьба.

Сидя у камина в своих покоях — фрейлины спали тут же, на тюфяках, чтобы быть у меня под рукой, — я впервые задумалась о той ночи, когда дала Гизу и Генриху разрешение убить Колиньи. Бодрствовал ли он тогда подобно мне, зная, что конец его близок? Молился ли, лежа на одре болезни, своему бесстрастному богу, или же бродил в испепеленных руинах воспоминаний, возвращаясь мыслями в волшебный дворец под названием Фонтенбло, где некогда повстречал юную невесту, одинокую и отчаянно нуждавшуюся в том, кому можно было бы довериться? И если Колиньи думал обо мне в последние минуты перед тем, как в спальню ворвался убийца, — улыбнулся ли он хотя бы мимолетно, зная, что в конечном счете все мы заплатим по счетам одному и тому же кредитору?

Светало. На улицах дымились костры, и защитники баррикад спали вповалку прямо на мостовой, упившись дармовым вином от щедрот Гиза. Я встала, оделась и велела вынести во внутренний двор мой портшез. И вышла, жмурясь, в холодный утренний свет. У ворот дворца слонялись две рыночные торговки. Направляясь к портшезу, я услышала, как одна из них проворчала:

— Это же она, королева Иезавель!

Рука моя, протянувшаяся к задвижке портшеза, замерла.

— Иезавель! — визгливо выкрикнула другая торговка. — Королева Смерть!

Я бесстрастно смотрела на эти искаженные злобой лица, скалившиеся на меня от чугунных ворот, за которыми прошла огромная часть моей жизни. И память перенесла меня в детство, в тот страшный день, когда к нашему родовому палаццо собралась толпа, жаждавшая моей крови.

«Смерть Медичи! Смерть тиранам!»

Затем я отвернулась и натянула капюшон. Анна-Мария заламывала руки — она страшилась, что меня возьмут в заложницы, хотя Гиз дал слово, что, как только я доставлю свиток, он отпустит меня восвояси. Я улыбнулась Анне-Марии. Лукреция помогла мне втиснуть распухшие пальцы в перчатки.

Мы обнялись.

— Сохрани вас Бог! — прошептала она. — Увидимся в Блуа.

— И не забудь, — строго сказала я, — возьмешь мой ларец с драгоценностями да одно-два приличных платья, этого достаточно. Все прочее может остаться. Пускай семейство Гизов расплавит мое золотое блюдо, чтобы отчеканить памятные монеты.