Отходная молитва - [13]

— Могу я знать, почему?

— Нет, — спокойно ответил Фэллон.

Да Коста сделал еще одну попытку.

— Исповедь, Фэллон, это покаяние. Покаяние и смирение.

Внезапно он почувствовал, что выглядит глупо, потому что речь его напоминает выступление пастора в местной воскресной школе, но он продолжал:

— Когда мы идем исповедоваться, мы идем навстречу Иисусу, который принимает нас, ибо мы находимся в Нем, потому что мы раскаиваемся, и именно поэтому Отец наш прощает нас.

— Но я не прошу прощения. Ни у кого.

— Никто не должен таким образом обрекать себя на вечные муки! — сурово сказал Да Коста. — Ни у кого нет такого права.

— В данном случае вы не можете знать, в чем дело. Человек, которого я убил, Краско, был грязным типом. Сутенер, содержатель игорных домов, подпольный продавец наркотиков. Он совершал все преступления, которые только можно себе представить. И вы хотите, чтобы я сожалел? Чтобы я пожалел его?

— Это дело полиции!

— Полиция! — воскликнул Фэллон с мрачной усмешкой. — Люди как он всегда стоят вне закона. Многие годы он был под тройной защитой денег, коррупции и адвокатов. Во имя не знаю какой логики я заявляю, что оказал обществу услугу.

— За тридцать сребреников?

— Я получаю намного больше, отец мой, намного больше. Не беспокойтесь, когда я выйду отсюда, я опущу пожертвование в кассу для бедняков. У меня есть средства. — Легким щелчком он швырнул в пропасть свою сигарету. — Теперь мне пора.

Он повернулся, но отец Да Коста, схватив его за рукав, резко повернул его к себе.

— Вы допускаете ошибку, Фэллон. Я думаю, что скоро вам станет известно, что Господь не даст вам действовать, как вам угодно.

— Не будьте наивны, отец мой, — холодно возразил Фэллон.

— И кроме того, он уже вмешался. Вы думаете, что я случайно оказался в этой части кладбища в тот момент? О нет, Фэллон. Вы отняли одну жизнь, но Господь сделал вас ответственным за другую. За мою.

Фэллон стал очень бледным. Он отступил на шаг, развернулся и, не говоря ни слова, пошел к подъемнику. Когда он добрался до арки, его внимание привлек легкий шум слева, и он увидел Анну Да Коста, прячущуюся за выступом стены.

Он осторожно коснулся ее плеч, и она тихонько вскрикнула.

— Все хорошо, — прошептал Фэллон. — Я клянусь вам.

Отец Да Коста подошел к ним и оттолкнул его.

— Оставьте ее в покое!

Он заключил ее в объятия, и она расплакалась. Фэллон посмотрел на них озабоченно.

— По-моему, она слишком много слышала.

Священник отстранил Анну от себя и внимательно посмотрел на нее.

— Это правда?

Она опустила голову и выдохнула:

— Я была в церкви.

Потом она вытянула руки и попыталась на ощупь отыскать Фэллона.

— Что вы за человек?

Она коснулась рукой его лба, он не двигался, словно был сделан из камня. Она отступила на шаг, и дядя обнял ее, чтобы защитить.

— Оставьте нас, — прошептала она Фэллону. — Я ничего никому не скажу о том, что слышала, обещаю вам, но прошу вас, уходите и больше не возвращайтесь. Умоляю вас!

В ее голосе звучала трогательная мольба. Отец Да Коста прижал ее к себе, Фэллон спросил:

— Она говорит искренне?

— Она сказала то, что сказала, не правда ли? — ответил священник. — Мы берем на себя ваш грех. Теперь вам следует исчезнуть отсюда.

Фэллон не проявил никаких эмоций. Он подошел к подъемнику. Когда он открыл дверь, Да Коста крикнул ему:

— Теперь нас двое, Фэллон. Вы в ответе за две жизни. У вас хватит сил на это?

Фэллон некоторое время стоял неподвижно, положив руку на решетку, прежде чем ответил еле слышно:

— Все будет в порядке, даю слово. Клянусь своей жизнью, если хотите.

Он вошел в клетку и закрыл дверцу. Раздалось гудение мотора и глухое эхо, когда спуск был окончен. Анна поняла голову.

— Он ушел?

— Да, теперь все будет в порядке.

— Он уже приходил в церковь. Он объяснил мне причину плохого звука в органе. Вы не находите, что это странно?

— В органе?

Он озадаченно взглянул на нее, затем вздохнул и покачал головой.

— Пойдем. Я отведу тебя домой. Ты только что столкнулась лицом к лицу со смертью.

Он нажал на кнопку вызова подъемника. Пока они ждали, Анна спросила вполголоса:

— Что нам теперь делать, дядя Майкл?

— Это ты о Фэллоне? В данный момент делать нечего. То, что он сказал мне в церкви, что привело меня в такой гнев и что слышала ты — это часть исповеди. По-другому на это не взглянешь... Мне очень жаль, Анна. Я знаю, что для тебя это очень тягостный груз, но обещай мне, что никому ничего не скажешь.

— Но ведь я уже обещала это. Ему...

Она сказала такие простые слова, но они глубоко растревожили его.

* * *

Оставшись один в своей комнате, отец Да Коста сделал то, что позволял себе крайне редко, особенно днем. Он налил себе стакан виски. Он пил его не спеша, стоя у камина и глядя на пламя и мерцающие угли.

— Ну и что будем делать теперь, Майкл? — спросил он себя тихо.

Это была старая привычка, странная манера разговаривать с самим собой. Он приобрел ее в одиночной камере, в которой провел три года, там, в Северной Корее, в плену. Это помогало ему в любой ситуации соблюдать максимальную объективность.

Но в определенном смысле это не было его личной проблемой, это касается и Фэллона — вдруг сказал он сам себе. — Его собственная ситуация такова, что руки его связаны. И таким образом он ничего не может ни сказать, ни сделать. Тут Фэллону и карты в руки.