Отель Вавилон - [51]

— Доброй ночи, сэр, — говорит Деннис, махнув японцу рукой. — Приятного отдыха. — Снова звонит его трубка. Он отвечает самым что ни на есть веселым голосом. Беседа длится недолго. — Проклятие, — бормочет Деннис, нажимая на кнопку. Похоже, с «подушками» сегодня проблемы.

Трезвонит телефон на стойке. Это набравшийся постоялец звонит пожаловаться на отдел обслуживания номеров. Насколько я понимаю, клиент более часа назад заказал клубный сандвич, до сих пор не получил его и возмущен тем, как работают люди на кухне. У меня так и вертится на языке: ничего удивительного. Ребята в кухонных помещениях почти дошли до точки. Приготовили две тысячи блюд — для раннего завтрака, завтрака, ленча, чаепития, раннего ужина, ужина, бутерброды, канапе на четыреста персон, закуски для бара; меньше всего на свете им хочется возиться сейчас с каким-то долбаным клубным сандвичем для нажравшегося болвана, который осилит только половину и захрапит прямо на диване, не подумав раздеться. Но я не говорю ни слова, о котором в будущем непременно пожалел бы, а уверяю придурка, что схожу и выясню, в чем дело.

Отправиться на кухню в этот час вечера — все равно что пойти на прогулку по влажным джунглям в бассейне реки Амазонки. Жара там стоит такая и столько пара, что рубашка тотчас прилипает к телу. Еще один долгий день на исходе, но напряжения и безумной суеты не убавляется. Шеф выкрикивает последние команды, обращаясь к измотанному младшему повару, тот орет на помощников. А на тарелке под лампой медленно испускает дух кусок наперченной говядины.

Работники тоже еле живы. Их блестящие белые лица напоминают лики призраков. Темные мешки под глазами в голубом свете неумолимых неоновых ламп кажутся кровоточащими ранами. Бескровные щеки и лбы напоминают о тварях, что живут под камнями и почти не видят солнечного света. Впрочем, не избалованы солнцем и здешние обитатели.

Невысокий темноволосый грузчик, который, хоть и проработал тут пять лет, до сих пор прескверно говорит по-английски, натирает пол вонючим дезинфицирующим средством. Вокруг суетятся повара, роняя очистки и брызгая кровью с мяса на считающийся вымытым пол. Два парнишки в белых одеждах приводят в порядок столы, на которых делали закуски, двое других моют шкафы, где хранятся продукты, еще один шагает к кладовым — двум огромным круглым бочкам, что стоят стенка к стенке. В них морковь, лук, лавровый лист, фенхель и запасы курицы или говядины. Бочки моют и чистят щетками раз в два дня, потом опять заполняют продуктами.

Гул такой, что не разбираешь слов, даже когда кричат. Из-за скрежета металла, плеска воды, которой моют сковороды, непрерывных распоряжений, выкрикиваемых шеф-поваром, возможности спросить у кого-нибудь, где человек из обслуживания номеров, мне так и не удается. В небольшой комнате, в которой принимают заказы клиентов, никого. В конце концов я кладу руку на плечо кухонному грузчику, и он поворачивает голову.

— Обслуживание номеров? — ору я почти ему в ухо.

Он не произносит ни слова. Зато подносит к губам два пальца с воображаемой сигаретой, и мне все становится ясно.

Снова иду по длинному темному коридору и обнаруживаю в курилке двух человек. Первый — ночной уборщик, пришел немного раньше положенного. Сидит в зеленой спецовке и читает арабскую газету.

— Добрый вечер, — говорю ему я.

Человек настолько потрясен, что вообще не отвечает. Еле заметно кивает в знак того, что услышал мои слова, и вновь утыкается в газету. Рядом с ним, ссутулившись и, очевидно, уснув, сидит как раз тот парень, который отвечает за обслуживание номеров. Мирно посапывает и даже как будто улыбается. Не желаю его тревожить. Быть может, эти минуты — самые счастливые для него за целый день. А пьяный клиент наверняка уже не помнит про свой клубный сандвич. С другой стороны, может, и помнит. Тогда минут через несколько непременно спустится к стойке и устроит мне сцену. Осторожно прикасаюсь к плечу парня и легонько его тереблю. Он шире улыбается, ложится на скамейку спиной и растягивается на ней во весь рост, наверное, забыв, где находится. Потом вдруг открывает глаза, рывком садится, в ужасе смотрит на меня и бормочет с французским акцентом:

— Черт, блин, прошу прощения. — Теперь он выглядит моложе, чем когда спал. На вид ему лет двадцать.

— Гм… Ты из обслуживания номеров? — произношу я, больше подсказывая ему, чем спрашивая.

— Да-да. Простите.

— Клубный сандвич, — говорю я.

— Блин. — Паренек шлепает себя по лбу.

Не успеваю я добавить и слова, как он вскакивает со скамьи и выбегает из курилки. Выхожу за ним следом и вижу: он уже в другом конце коридора, мчится на кухню.

— Добрый вечер, — говорю я уборщику, собираясь закрыть за собой дверь.

— Добрый вечер, — очень нерешительно отвечает он.

Возвращаюсь в вестибюль. Тут по-прежнему людно. Хорошо, что в мое отсутствие за теми, кто явился в бар, присматривал Деннис.

Когда время близится к закрытию, туда непременно устремляются потоки охотников пить допоздна. По установленным правилам, если ты постоялец отеля, можешь сидеть в баре хоть до утра. На деле же, скажу по правде, все зависит от того, что именно вы пьете и согласен ли Джино вас терпеть. Посторонних людей положено выпроваживать до половины двенадцатого, однако, если они не шумят и делают приличные заказы, их никто не трогает. В некоторых более отдаленных от центра местах, например в отеле «Хэлсиен», что в Холланд-парке, бары открыты гораздо дольше, чем повсюду в центральных гостиницах. Бар «Хэлсиен» был спрятан от глаз полиции и находился в подвальном помещении; там каждую ночь засиживались до рассвета. У нас же некоторые из особенно упрямых любителей выпить обходят закон простым способом: снимают в отеле номер, в который даже не заглядывают, и пьянствуют себе, сколько душе угодно. Лично я таких гостей люблю. Беру с них плату за номер, который, я знаю, нет нужды убирать и в который могу поселить клиента даже рано утром. Жаль, отель набит до отказа — пьяниц сегодня не примешь при всем своем желании.