Отель Вавилон - [31]

Уступаю право зарегистрировать мистера Мастерсона напарнице. По-моему, такое изобилие подхалимства и коммерческого угодничества способно вызывать лишь отвращение. Не понимаю, почему я так реагирую на ретивость сотрудников. Ведь несколько дней подряд все кругом только и разговаривали, что об этом человеке и его несметных богатствах. Перед ним ходят на задних лапках в надежде получить награду, и это не должно меня шокировать. Лиз лезет из кожи вон. Потряхивает волосами, выпячивает бюст. Строит глазки, будто перед ней раскрасавец киноактер, а не низенький, лысый, краснолицый старик семидесяти лет. Мастерсону ее кривлянья как будто нравятся, и, принимая ключ от номера, он вручает ей розовую пятидесятифунтовую бумажку. В течение пяти минут, не успев добраться до лифта, нефтяной барон раздал уже почти пятьсот фунтов.

Джез и Дейв едва не устраивают драку, решая, кому нести в номер багаж мистера Мастерсона. В итоге каждый хватает по чемоданчику «Луи Вюиттон». Для столь состоятельного человека путешествует мистер Мастерсон всегда налегке.

— Желаем приятно провести время, — машинально говорю я, когда техасец проходит мимо.

— Ой, а вас я как-то и не заметил, — несколько удивленно произносит он. — Спасибо. — Кладет на стойку еще двадцатку.

Чувствую себя немного подавленным. План, согласно которому я намеревался продержаться с достоинством в окружении стаи лизоблюдов, не вполне удался. Теперь я настолько же низок, как все они.

— Нет, благодарю, не нужно, — отвечаю я, отодвигая купюру.

— Да что ты, сынок, возьми, — протяжно говорит техасец, уже шагая к лифту. — Там, откуда эта бумажка, еще пропасть таких.

— Гм, спасибо, сэр, — бормочу я.

— И тебе спасибо.

Как только лифт уходит, все разражаются бурными возгласами. Вестибюль превращается в школьную площадку для игр во время большой перемены. Отовсюду только и слышишь: «просто не верится!», «розовые купюры», «немыслимо». Общий запас энергии с приездом единственного человека, кажется, удвоился.

— По-моему, он очаровашка, — выдает Лиз, тряся белыми волосами и щелкая ногтями.

— Еще бы, — ворчу я.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. Пойду покурю.

Дымить перед гостиницей нам вообще-то не разрешается — это может дурно сказаться на ее имидже. Сами понимаете, группка официантов с сигаретами в зубах и забросанный окурками асфальт — отнюдь не лучший способ привлечь клиентов. Но сейчас я в скверном настроении, и мне наплевать. Странно, ведь в былые времена я и сам сходил с ума по этому техасцу. Раскланивался перед ним, был готов чуть ли не на руках его носить, а сегодня меня от раболепства тошнит. Может, я расстроился из-за ухода Мишель больше, чем признаюсь себе. Мы были добрыми приятелями, а мысль о несчетных дежурствах бок о бок с Лиз меня буквально убивает. Или слишком уж часто я поднимал вчера за Мишель бокалы, поэтому-то на душе теперь столь мрачно и терзают сомнения.

Подхожу к Стиву, который переминается с ноги на ногу. Довольно зябко, и темнеет, а ему торчать перед парадной дверью, толкать ее и любезно улыбаться еще почти четыре часа.

— Как ты? — спрашиваю я.

— Отлично. — Стив кивает. Нос у него красный, и под ним мокро от холода. Как он тут выдерживает в любую погоду — для меня загадка.

В отеле четыре швейцара: Грэхем, Дерек, Стив и Деннис. Стив и Деннис двоюродные братья. Работают вместе из тех же соображений: хорошее место стоит удерживать в семье. Деннис у нас семь лет, а Грэхем и Дерек относительно недавно. Впрочем, все здесь относительно недавно, если сравнивать со Стивом. Стив стоит у парадного входа вот уже три десятка лет. Его график: четыре дня рабочих, четыре выходных. Двенадцатичасовая смена начинается в восемь утра и заканчивается в восемь вечера. В обязанности входит толкать вращающуюся дверь и следить, чтобы перед гостиницей поддерживались чистота и порядок. Официально Стив зарабатывает одиннадцать тысяч в год, но если считать со всеми монетами, что попадают в его карман, сумма увеличивается впятеро. С годами он стал настолько неотъемлемой частью отеля, что кое-кто из постоянных клиентов, приезжая снова, покупает ему небольшие подарочки. Его приветливое лицо — символ постоянства гостиницы. Он так радушно встречает гостей, к некоторым даже обращаясь по имени, что те чувствуют себя уважаемыми и нужными. Никто и не подозревает, что перед ними тот еще гад, который часто в дурном настроении, а по выходным нередко прикладывается к бутылке. И что рана на его мясистом носу не имеет никакого отношения к уличным хулиганам, на виду у которых он стоит с утра до вечера, а заработана дома, во время очередной пьянки. Сегодня, впрочем, Стив, судя по всему, в нормальном расположении духа. Может, его душу греет двадцатка, которая лежит в кармане, или мысль о том, что рабочая неделя почти закончилась и через три часа начнется четырехдневный отдых. Он даже сам заводит разговор.

— Как себя чувствуешь? — Шмыгает носом.

— Не лучшим образом, — отвечаю я.

— Затосковал по подруге? — спрашивает Стив, перенося тяжесть тела на другую ногу.

— По какой еще подруге?

— Мишель.

— Угу. — Киваю. — Больше, чем можно было ожидать.