Отель Вавилон - [24]

Сумки французов все еще стоят перед стойкой на блестящей багажной тележке. Ни Джез, ни Дейв не горят желанием тащить их на четвертый этаж. Ведь если американцы славятся щедростью, то французы на чаевые довольно скупы.

Впрочем, «глубокие карманы, но короткие руки» не только у них. Еще у итальянцев и, безусловно, у испанцев и греков. Японцы прижимистостью не страдают, а русские тем более: внезапно получив доступ к большим деньгам, они как будто ничего не могут с собой поделать — так и сорят ими. Но особо дорогие гости в отеле, конечно, арабы — им рады больше, чем американцам. Для ребят из стран Персидского залива деньги и редкое виски — все равно что вода. Помню, в гостинице, где я работал прежде, одна девица получила билет первым классом до Индии и обратно за то, что была очень любезна с постояльцем из Саудовской Аравии. Консьерж немного разозлился: его наградили всего лишь наручными часами стоимостью чуть более пятисот фунтов. Такая вот встает проблема, когда в отеле появляется щедрый богатей: мы как один вдруг превращаемся в жадин. Сегодня все, кто планировал увильнуть от работы, прослышав про техасца, потихоньку подтягиваются.

Смотрю на часы и улыбаюсь. На кухне до сих пор кипят страсти: клиенты все еще заказывают основные блюда, однако приближается время, когда вновь заявит о себе талант главного кондитера.

У меня был друг, тоже кондитер. Странный они народ. И по-моему, почти всегда под кайфом. Во всяком случае, этим отличался мой приятель. Кондитеры работают в отдельном помещении. Там прохладно, потому что в тепле могут растаять продукты, и спокойно — труд на редкость кропотливый. Если шеф-повар — художник, то главный кондитер ни дать ни взять гравер. Он не шумит и не взрывается. Те, с которыми меня сводила судьба, — все как на подбор тихони, интроверты и педанты, могут часами вырезать в глазури розу. И умеют сотворить сахарную корзину или впрыснуть в пирожное крем через отверстия, о существовании которых ты и не догадаешься. Остальные работники кухни на кондитеров внимания не обращают, но отдают им должное во время пятичасового чая. К этому моменту результат их труда уже красуется на тележке для сладостей, а его название появляется в десертном меню. В ресторане, который придерживается давнишних традиций, типа нашего, это старомодный шоколадный пудинг; в «Гранд Маринере» — для более прогрессивных клиентов — предлагают фрукты и ягоды в сладком креме.

Больше не могу терпеть стучащие ногти Лиз, лучше сходить в служебку и проверить, не прислали ли важных сообщений по электронной почте. Эван вечно занят с факсами и телефонными звонками — заглядывать в ящик пять-шесть раз в день у него, видите ли, нет времени. Впрочем, я и сам не прочь это сделать. Заодно отдохну от стойки, хоть дышать спертым воздухом служебки порой просто невыносимо. Эван своим монотонным надоедливым голосом обсуждает по телефону чьи-то грядущие мини-каникулы. Киваю ему, он кивает в ответ. Вбиваю адрес сервера. Пришло пять писем. Первые два — просьбы забронировать номера, и я отправляю их в папки Эвана и Линнет; третье — ерунда из «Райанэйр»: снова предлагают нам бесплатные билеты. Четвертое сообщение от производителя вин — реклама какого-то нового южноафриканского сорта. А тема пятого выглядит несколько странно: «Помогите!»

Письмо от женщины, у которой как будто претензии по поводу счета за содержимое мини-бара, который мы ей отправили. Однако чем внимательнее я вчитываюсь в текст, тем больше понимаю, что никакой претензии нет, авторша письма лишь просит, чтобы мы изменили дату. «В этот день я не должна была находиться в вашем отеле, — пишет она. — К несчастью, письмо от вас вскрыли прочел мой супруг. Теперь, как вы сами понимаете, у меня серьезные неприятности, и надо найти выход». Дальше идут два электронных адреса — первый ящик муж может проверить, второй нет — и мольба изменить дату на счете, а соответственно и время пребывания постоялицы в нашем отеле. «От вас зависит судьба моего брака, — пишет она. — Я сейчас же отправлю вам «официальное письмо» с другого адреса, и, если вы откликнетесь, мой муж увидит ответ. Горячо надеюсь на вашу помощь».

Ну и ну, размышляю я, вот что происходит, если не заплатишь вовремя за апельсиновый сок и бутылку воды. Бедная женщина.

Мысль, что чья-то семья может разрушиться лишь потому, что при выписке не хватило такой ничтожной суммы, представляется мне поистине ужасной. Выхожу из служебки и делюсь новостью с Лиз. Она прочитывает письмо трижды — круглыми глазами, с приоткрытым ртом — и наслаждается развязавшейся драмой. Потом делает вид, что вспомнила сладкую парочку, и начинает описывать обоих в подробностях. Я ее не слушаю.

— Что нам, по-твоему, делать? — спрашиваю я.

— Само собой, написать письмо на адрес, который известен мужу, сказать: так, мол, и так, мы допустили ошибку, — говорит Лиз таким тоном, будто перед ней круглый идиот.

— Думаешь? — Я намерен поступить, как считает нужным Лиз, но чувствую, что это в корне неправильно. Одну оплошность я сегодня уже совершил — собрал вещи постояльца без его ведома, — теперь же должен предварительно посоветоваться с Адрианом. — Я схожу к управляющему.