Отель «Трансильвания» - [23]

— А моя тетушка…

— В обеденном зале, как я вам и говорил. Мы к ней присоединимся позднее.

— А если я захочу видеть ее прямо сейчас? — ледяным тоном спросила Мадлен.

— В таком случае я вас, разумеется, к ней провожу.

Сен-Жермен взял телескоп в руки и любовно провел пальцами по его гладкой поверхности.

— Вот поистине изумительный инструмент. Однако Галилея некогда заставляли отрицать очевидное. Жаль.

Мадлен покосилась на дверь. Она была не закрыта. В замке — ключ, ручка опушена вниз. Девушка почувствовала, что тревога ее заменяется любопытством. Она села и грациозным движением поправила платье. Если их тут застанут, избежать скандала будет нельзя. Репутация ее определенно находилась в опасности. Однако какое-то чувство подсказывало Мадлен, что все обойдется. «Господин, рассуждающий о Галилее, не особенно похож на одержимого страстью маньяка», — подумала она.

— И вы правы, — произнес Сен-Жермен, кладя телескоп на стол. — Я привел вас сюда не затем, чтобы на вас посягать. Речь пойдет о том, как оберечь вас от посягательств.

Мадлен чуть подалась вперед.

— Я вас слушаю, граф.

Она мысленно улыбнулась, заметив выражение одобрения, промелькнувшее на лице Сен-Жермена.

Несколько мгновений длилось молчание. Затем граф наклонился над столом, глубоко засунул руки в карманы и негромко спросил:

— Что вы знаете о сатанинской силе?

— Сатана — враг Божий и человеческий, падший ангел, посягнувший на небесный престол, — ответила, не задумываясь, Мадлен. Потом добавила, помолчав: — Ему позволено творить зло, искушать людей и вовлекать их во грех…

Сен-Жермен устало покачал головой.

— Так вас учили монахи. Но что вы знаете о силе, питающей зло?

— Я же сказала… — смешалась Мадлен.

— Тогда вам надо учиться заново, — вздохнув, проговорил граф. Он откинул голову, потом снова наклонил ее — как человек, не знающий, с чего начать.

— Есть единая сила, в которой и зло, и добро. Она подобна рекам, которые поят нас, но могут и уничтожить. Радуемся мы орошающим нивы дождям или гибнем в бурных волнах, вода не меняется, она одинакова в своей сути. То же можно сказать и о силе. Когда она нас возносит, открывает глаза, облагораживает и вдохновляет на стремление к совершенству, мы называем ее божественной. Но если силу используют, чтобы сеять боль, умножать страдания и разрушать, она становится сатанинской. Все это одна сила. Мы сами творим и Бога, и сатану.

— Но это же ересь, — спокойно, без осуждения произнесла Мадлен.

— Это истина.

Сен-Жермен смотрел в глаза девушки и видел, как здравый смысл борется в ней с затверженными постулатами. В одном он был совершенно уверен: она выслушает его.

— Поверьте мне хотя бы ради себя самой. Есть люди, взывающие к темной стороне силы, и они приносят в мир много горя.

— Что ж, им суждено провести вечность в аду, — быстро произнесла Мадлен и с довольным видом переменила позу.

— Что вы можете знать о вечности? — вскинулся вдруг граф, но глаза его были печальны, и резкость не оскорбила.

— В Париже есть люди, — продолжил он другим тоном, — которые собираются пробудить темную сторону силы. Они готовятся провести два действа — одно в канун Дня всех святых, другое — в день зимнего солнцестояния. И в том и в другом случае они намерены пролить кровь и уже наметили первую жертву. Но со второй жертвой у них еще не все решено. Закон, которому они подчиняются, требует, чтобы это была невинная девушка. Им нужна девственница, Мадлен, — ее плоть, ее кровь, — и теперь они ее ищут.

«Вот ведь глупости», — подумалось вдруг Мадлен, хотя сердце ее стукнуло с перебоем.

— Ваша тетушка говорила мне, что в чем-то подобном был замешан когда-то и ваш отец. Он входил в окружение некоего Сен-Себастьяна. Сен-Себастьян вернулся, он здесь. Он опять собирает свой тайный кружок. Ему помогают Боврэ и другие. Одно жертвоприношение, жуткое, но без большого пролития крови — менее, по их меркам, значительное, они уже совершили и стали сильнее. Мне бы не хотелось пугать вас, Мадлен, но вы ни в коем случае не должны приближаться к приспешникам Сен-Себастьяна. Между прочим, в число их входит и Шатороз.

— Шатороз? — вздернула подбородок Мадлен. — Он всего лишь глуповатый напыщенный щеголь.

— В вас говорит голос вашего разума, но не души. Слушайте голос души — он важнее.

Мадлен смущенно и вопросительно взглянула на графа.

— Ваша душа подобна клинку — отточенному, сияющему, рассекающему покровы лжи и отверзающему дорогу к правде. Никогда не поддавайтесь сомнению, когда слышите этот голос, Мадлен!

— Я слышу его и сейчас, — прошептала Мадлен, но граф лишь пожал плечами.

— Скажите, — произнес он, отвернувшись к камину, — что вы чувствовали, когда говорили с этим хлыщом?

Мадлен вспомнила ужимки маркиза и содрогнулась, удивляясь силе охватившего ее отвращения.

— Я ощущала себя цветком, к которому подползает огромный червяк.

— Вот истина, — выдохнул Сен-Жермен.

— Но он же ничтожество, — возразила она не столько графу, сколько себе. — Он же ни на что не способен…

— Не надо недооценивать их, дитя. Общение с ними — путь к падению, к гибели.

— Но… вы? — спросила Мадлен, опустив голову и сосредоточенно изучая свои ладони. — Какое вам дело до того, что может со мной случиться?