Отель «Пастис» - [105]

Николь с Саймоном направили шаги к бару у бассейна, откуда раздавались взрывы смеха. Услышав перекрывавший другие голоса знакомый громкий голос, Саймон переложил сигары во внутренний карман пиджака. В баре главенствовал дядюшка Уильям.

— Я вижу, — изрекал он любезно улыбающемуся Хэмптону Паркеру, — широкие просторы Техаса, устремленные ввысь каньоны Нью-Йорка и деревенскую простоту этого прелестного уголка Прованса — потрясающий триптих. — Осушив стакан, протянул его бармену. — Когда ваш сынок высказал эту идею, я был моментально заинтригован, нет, глубоко увлечен. А теперь, увидев вашу голову…

— Мою голову? — удивленно переспросил Паркер.

— Неужели никто вам не говорил? Разительное сходство с одним из римских императоров. С Августом, если не ошибаюсь.

Проходивший мимо Эрнест поднял брови и закатил глаза. На нем был собственный вариант традиционного провансальского костюма — белая рубашка, черные брюки и жилет — с изысканным добавлением в виде широкого кушака в красную и зеленую полоску. Со стаканами в обеих руках он поспешил к лестнице и одобрительно оглядел Николь.

— Как приятно, — произнес он, — видеть приличное платье. Вы образец элегантности, мадам.

Саймон наклонился, чтобы разглядеть кушак.

— Не знал, что ты член «Гаррик-клуба», Эрн.

— Нет, дорогой, но обожаю эти цвета. Пошли. Все в сборе.

Телохранители Паркера, в костюмах и тяжелых башмаках, с несколько ошалелым выражением лиц слушали рассуждения дядюшки Уильяма об импрессионистах. Бун, отмытый и жизнерадостный, украдкой, но с огромным интересом заглядывал в вырез нового платья, которое наконец смогла продемонстрировать ему уже порозовевшая от выпитого шампанского Франсуаза. Хэмптон Паркер, бегло, но с сильным акцентом говоривший по-французски, был увлечен разговором с мадам Понс. Доверив последние приготовления помощнику, она явилась в своем самом великолепном ниспадающем широкими складками темно-синем платье и на головокружительно высоких каблуках. Миссис Гиббонс выискивала упавшие орехи и спящих ящериц. Эрнест украсил ее ошейник красно-бело-синей лентой, делавшей собаку позорно похожей на полкового козла.

Николь взяла Саймона под руку.

— Теперь лучше?

Он кивнул. Все было так, как он представлял несколько месяцев назад: великолепная погода, веселые довольные люди, ужин под звездами, отель, о котором можно мечтать. Тогда он не знал, что, кроме денег, для этого нужно так много: физическая выносливость, терпение, такт, бесконечное внимание к мелочам, врожденное гостеприимство. Все эти качества продемонстрировал Эрнест.

— Интересное дело, — сказал он. — Когда я сегодня проснулся, то наконец кое в чем признался самому себе. Я в жизни гость. Потрясающе хороший гость. Но боюсь, что хозяин из меня никогда не получится.

— Знаю, — сжала его руку Николь. — Но ты старался.

Эрнест постучал ножом по стакану. Разговоры прекратились. Оглядев присутствующих, он поднял стакан.

— Прежде чем мы умрем от наслаждения за приготовленным для нас славной мадам Понс ужином, я хотел бы предложить тост за нашего почетного гостя.

Дядюшка Уильям изобразил на лице, как он надеялся, подобающую случаю сдержанную улыбку и посмотрел вниз, в порядке ли ширинка.

— За нашего юного Буна. Приветствуем тебя в добром здравии. Нам тебя не хватало.

Бун, кивая головой и переступая с ноги на ногу, благодарно поднял банку с пивом. Хэмптон Паркер подал руку мадам Понс, и они, возглавив процессию (телохранители в трех шагах позади), стали подниматься по лестнице.

Ужин, по единодушному мнению, изложенному мадам Понс по-французски, по-английски и по-техасски, был вершиной кулинарного искусства. Салат из свежих овощей, где яркая мозаика из горошка, моркови, артишоков и тонких, со спичку, стручков фасоли контрастировала с матовым фаршем из ветчины и яичного белка; нашпигованная зубчиками чеснока баклажанная икра, обернутая розовыми ломтиками лососины; шербет из розмарина, чтобы подготовить вкус для красного вина и мяса; и, наконец, нежный ароматный барашек с пряными травами, жареным чесноком и так любимым Буном картофельным пирогом; дюжина сыров, от козьего до коровьего и овечьего и снова козьего; охлажденные прозрачные персики в малиновом сиропе с базиликом; виноградная водка «Шатонеф», что греет, но не жжет, и вьющийся в свете свечей голубовато-сизый дымок сигар.

Даже дядюшка Уильям умолк и, забыв о своих творческих планах, довольно попыхивал взятой у Саймона последней «гаваной». Пресытившись обильной пищей и добрым вином, сидящие за столом лениво перебрасывались словами. Официанты подали кофе. Бун с Франсуазой, извинившись, скрылись в темноте. Эрнест с мадам Понс, не выпускавшей из рук стакана, пошли закрывать кухню. Хэмптон Паркер, поглядев на начавшего похрапывать дядюшку Уильяма, улыбнулся Саймону и Николь.

— Думаю, с моими ребятами он будет в порядке, а мы немножко пройдемся.

Оставив откинувшегося на спинку стула художника с телохранителями, они прошли через сад к бассейну. Хэмптон Паркер говорил, как бы размышляя вслух, но уверенным тоном человека, привыкшего, что его слушают. Вызванное похищением Буна потрясение заставило его задуматься о собственной жизни — большая часть ее прошла в самолетах и кабинетах, в погоне за сделками и деньгами, с которыми он не знал, что делать. Когда выпадало время, он ради собственного удовольствия разнообразил инвестиции — ничего крупного: островок в Карибском море, старый известный ресторан в Париже, несколько миль участка ловли лосося в Шотландии. Смолк, глядя на темнеющие за долиной горы.