Отечество, стихи и поэмы - [14]

Сына,

Брата,

Они молчат,

И тонет свет заката

В повыцветших,

Застиранных платках.

Победа!

И внезапный ветер стих,

Внезапно радость сердце захлестнула

От мысли той,

Что пушечные дула

Не грянут по оставшимся в живых.

Отгоревали женские глаза,

И лишь зрачки расширились от боли.

В них отразились вспаханное поле

И в сизой дымке дальние леса.

В них отразились

Пламя деревень

И те дороги, что вели солдата

От отчего порога, от заката

В тот памятный своим рассветом день.

Стояла разрывная тишина...

Умолкли травы, и затихли реки.

И все-таки

Кончается навеки

С последней похоронкою

Война.

Никто не знает,

Сколько их придет

С гербом страны

И строками скупыми,

Где будет назван день,

И этот год,

И самое родное в мире имя...

Во дни послевоенные

Солдаты,

Пред тем

Как пасть в очередном бою,

В последний миг

Сквозь полосу заката

Кто мать увидит, кто жену свою.

С детьми на обессилевших руках

Они молчат.

Они глядят куда-то

В повыцветших,

Застиранных платках

Сквозь полосу угасшего заката.

Победу возвещает не салют,

Не фейерверк, рассыпавшийся ало,

А женщины,

Глядящие устало

На облака, что в никуда плывут.

НА БОРОДИНСКОМ ПОЛЕ

Анатолию Иванову

Здравствуй, поле, утром ранним!

Здравствуй, малая стезя!..

Мне на бывшем поле брани

Не взгрустнуть

Никак нельзя.

И от грусти той

Поникнет

Колос, солнцем налитой.

И из грусти той возникнет

Память Родины святой.

Протрубят над полем трубы,

Прошумит огнем пальба.

Вот и я, сомкнувши губы,

Кану в мертвые хлеба!..

Сколько раз и солнце слепло,

Сколько раз

Во все века

Вместе с Родиной

Из пепла

Я, как колос, возникал...

Ратник поля Куликова

И солдат Бородина

Свято чтили силу слова

В малом слове: Ро-ди-на!

И оно звучало веско

Над спокойствием Невы,

На семи холмах Смоленска,

На семи холмах Москвы.

И дорога

До Берлина

Им была озарена.

Слово «Родина» —

Былинно.

Здравствуй вечно,

Ро-ди-на!

Я к твоей причастен славе

И живу в твоих веках

Малой травкой разнотравий,

Каплей влаги в родниках.

Оттого и сердце бьется,

Что одной тобой дышу.

К чистоте твоих колодцев

С чистым сердцем прихожу...

Ну а если я

С годами

Растеряю чистоту,

Встанет пропасть между нами —

Я

Над пропастью

Пойду.

Если вдруг такое будет

И тебя обижу я,

У меня

Не будет судей,

Буду сам себе судья.

И уйду —

Как шел с базара,

Хоть не пойманный, но вор, —

Сам себе назначив кару,

Сам исполнив приговор.

ПИДЖАК

Жизнь состояла из отрезков.

И был в одном из них

Пиджак,

Что в дни войны в родном Смоленске

Мне отдала вдова за так.

На переполненном вокзале

Она сидела у огня

И неизбывными глазами

Глядела с грустью на меня.

Пилотки и платки рябили.

Вокруг — узлы и костыли.

В старинной песне о рябине

Вдруг всколыхнулась боль земли.

Ее под сводами вокзала

Носило эхо черных дней...

Я пел

Для женщины

С глазами

Осиротевших матерей.

Когда же я закончил песню,

Она вздохнула горячо

И тихо так — со всеми вместе —

Сказала:

— Спой, сынок, еще...

Я пел.

Я знал, что души тронет,

И верил сам в минуты те,

Что вот умру — и похоронят,

Да только неизвестно где.

Я пел и видел,

Как в печали

Слез не скрывали старики.

И лишь глаза вдовы молчали,

Как замершие родники.

А после

Я сидел у печки,

И рядышком была она.

И все шептала мне:

— Сердечный!

Ишь как умаяла война...

И сквозь меня, сквозь даль глядела,

Достав залатанный пиджак...

— Смотри, сынок.

Продать хотела,

Да, знать, судьба — отдать за так...

Я, не нуждаясь в уговорах,

Надел его без суеты.

— Ну, так и знала, будет впору,

Ведь мой такой же был, как ты...

И пусть сегодня дни иные,

Пусть годы горя вдалеке,

Себя я чувствую

И ныне

В том самом, вдовьем, пиджаке...

И я пою,

Как на вокзале,

Как в дни беды страны моей,

Для этой женщины

С глазами

Осиротевших матерей.

Она во мне признала сына...

И в наши дни —

Пред ней в долгу —

Я без нее

Судьбу России

Уже представить не могу!

ОДИН ДЕНЬ

Мы помнить многое должны.

И в памяти моей

Остался черный день войны —

Один из многих дней.

Бомбежки огненный прибой

Затих.

И сквозь огонь,

Я помню, как шагал

Слепой,

Прижав к виску ладонь.

Выл репродуктор на углу,

Оповещал: «Отбой».

А он

По битому стеклу

Шел босиком —

Слепой!

Как вспомню, высказать нельзя

И промолчать нельзя.

Безумно-синие глаза,

Во все лицо глаза!

Глаза. Глаза.

Одни глаза.

Одни — на целый свет.

В них боль жила.

Жила гроза

В глазах,

Где света нет.

Что стало с ним, не знаю я.

Иные годы, дни...

А что, как и судьба моя

Его судьбе сродни?

А что, как выпадут года,

Похожие на те,

Когда

По всей земле беда

И солнце в темноте?

А что, как мне

Сквозь пыль веков,

Сквозь вечной ночи мглу

Идти придется босиком

По битому стеклу?

ХЛЕБНЫЙ КОЛОС

П. Е. Макаренкову

Мне жить и жить,

Пока стоят хлеба,

И петь о них,

Пока имею голос...

Как хлебороба вечная судьба —

В гербе моей страны — высокий колос.

Он тот,

Что знал тепло моей руки.

И породнился

Навсегда со мною...

Голодные, мы шли по колоски,

Мальчишки, опаленные войною.

О, сколько было пройдено стерней

И сколько было отдано поклонов!

Борьба за хлеб

Была второй войной,

Где каждый колос

Равен был патрону.

И были жертвы.

Можно ли забыть,

Как мы когда-то проходили мимо

Одной межи, где затаилась мина, —

Ей было Кольку суждено убить.

И вот лежал он, маленький такой,

Еще и не вступивший в пионеры,

И что-то все искал, искал рукой

В пыли дорожной на закате сером.

Беззвучными губами шевеля,

Он все шептал о колосках... о маме...

И плакала над ним

Сама земля

Безудержными нашими слезами.