Отечественная война 1812 года глазами современников - [19]

29 октября Наполеон возвратился в Смоленск. За ним вошли его полки оборванные, босые: кто прикрывался поповскою ризой, кто женскою юбкой, кто шалью. Страшно было на них взглянуть. Он им обещал, что в Смоленске приготовлены ночлег и провиант, и они уже через силу сюда добрались — думали, сердечные, что хоть здесь отдохнут. При входе в город все место от Московской заставы до Днепра было уставлено фурами, пушками и всем добром, что награбили в Москве. Везде валялись ручное оружие, маленькие и большие сундуки. Между ними бродили французы, что тени какие. Иные тут же падали от устали да голода и умирали. То разведут они костры погреться, сядут около них; а который уж по слабости упадет головой в огонь, да уж и не встанет.

Наши войска гнали французскую армию и остановились за Днепром. Наполеон взорвал Кремль в Москве; знали, что он не пощадит и Смоленска: наши и ждали, что будет? А жите-ли-то города, как вступила неприятельская армия, попрятались в погреба и в подвалы; многие тоже ушли за Днепр к своим. И мы туда же. Помню, подходим к Днепру и видим: на том берегу два француза, должно быть, отстали от своих и пробуют палкой, крепок ли лед на реке. Наши казаки на них гикнули; а они, горемычные, бросились бежать по льду, да, кажется, недалеко ушли…

Наполеон пробыл в Смоленске три дня; и как ушел, оставил тут маршала своего Нея; а Ней подвел подкопы под крепостные стены, а сам убрался поскорей до взрыва.

Мы за Днепром приютились в бане и ночевали на полатях. В ночь с 4 на 5 ноября, часу во втором, раздался вдруг гром, да такой, что мы все с полатей слетели и выбежали на двор: думали, света преставление. А казаки говорят: «Это он, злодей, взорвал стены». Потом стал греметь взрыв за взрывом, и одиннадцать крепостных башен да Королевский бастион взлетели на воздух, и во многих местах загорелся опять город. Погибло много наших; да, сказывали, тысячи две больных и раненых неприятелей. Ней не мог их увезти с собой.

Утром, которых из наших Господь сохранил, вышли из своих нор и видят, что бродят французы среди развалин. Они не ушли за своими и грабили наше последнее добро. Но вспомнил себя народ, остервенился и ринулся на неприятелей. Их бросали в огонь или в Днепр с высоты берегов. Они, несчастные, кричат, и наши кричат, а пожар все разгорается. Просто ад кромешный кипел на улицах.

На счастье французов, наше войско вошло об эту пору в город, и ввезли икону Божией Матери, что взяли с собой, когда Наполеон овладел Смоленском. В одну минуту разнеслась по городу весь, что Заступница вернулась к нам и что будут служить ей молебен на площади. Тут забыли всякую злобу: было уж не до французов, и народ хлынул на площадь, все опустились на колени и зарыдали. Не слыхать даже было слов молитвы… Да не рассказать, что тогда было.

Наша армия пошла вслед за Наполеоном. От него отстала бездна французов, и стали они бродить по окрестностям и грабить. В самом Смоленске их оказалось тысячи две. Перекусить-то им нечего, мороз стоит сильный, вот и бросались они всюду за поживой. Мало того, что грабили они окрестности да дома, что в городе уцелели, а то что еще выдумали: стоит где пустая избушка, они в нее войдут, разложат огонь среди пола, сядут и греются; а как уж огонь разгорится, — уйдут. Уж тут народ на них восстал, и били их без жалости: ведь всякий заступался за себя да за своих. Был у нас сосед, мещанин — Василий Фокич. Он жил с сыном и силач был, да и сын-то в него. И не перечтешь, сколько они неприятелей истребили. Заберутся куда непрошеные гости да станут наших забижать, лишь бы только недалеко от Василья Фокича; кто-нибудь до него добежит, и он сейчас явится с тесаком, а сын-то с жердью, и тут же расправа. Они вдвоем с сыном не побоялись бы человек на двадцать пойти.

До сих пор мучит меня совесть, как я вспомню, что со мной случилось. Привыкли мы, дети, видеть, как бьют несчастных, и жалость даже в нас притупилась. Вот раз иду я по улице с другим мальчиком, тоже моих лет, и видим мы француза. Большой стоял холод: у бедного зуб на зуб не попадал. Одна нога у него в башмаке, а другая совсем босая. Подал он нам тряпку и стал объяснять, чтобы мы ему ногу обернули, потому что у самого-то руки от стужи окоченели. Не пожалели мы о нем, да еще, на беду, лежали тут прутья. Мы их схватили да и погнали его перед собой.

Да, слава Богу, это недолго продолжалось; к нам скорехонько вернулась полиция, и завелся опять порядок. На рынки стали привозить хлеб, а французов разослали по разным городам.

VI. Рассказ солдата О. Антонова

Доживаю я восемьдесят шестой год. После француза в рекруты попал, на турку ходил[33], и мало ли что на моем веку было. Многое я перезабыл, а французский год помню. Были мы тогда крепостными Марии Федоровны Артеневской, деревни Большая Наготь, в 12 верстах от Смоленска; а семейства у меня только и было, что отец да двое дядей. Как прошел слух, что идет на нас Бонапарт, барыня уехала, а мы стали свое добро в землю закапывать. Этим годом такой был урожай, какого я уж и не запомню. Молотили мы наскоро рожь, насыпали в ящики и их тоже закапывали.