Отечественная война 1812 года глазами современников - [18]

Переехали и мы опять в Смоленск. Уж Иван Демьяныч квартиру там нанял; а весной, говорит, надо будет обстроиться. А как он обстроился, того не знаю, потому что оглянулся на меня тогда Господь Бог. Помещик Ракузов, на чье имя я была записана, узнал, что житье-то мне плохое, и говорит Ивану Демьянычу: «Ты, — говорит, — брат, девчонку-то совсем извел, и я ее возьму от тебя». Уж как он с ним за меня расчелся, об этом я не знаю, а только что взял он меня. И только что я к нему перешла, отпустил он меня в Духовщинский уезд, мать проведать. То-то была радость что ей, что мне! А хозяин уж без меня обстроился.

V. Рассказ степенного гражданина К. Е. Шматикова

Собрали у нас ополчение; две наши армии подошли уже к Смоленску: одна с одной, другая с другой стороны; а наше начальство все уверяло, что город не в опасности, что бояться нам нечего; и жили мы спустя рукава. У моей матери был свой дом на Свирской улице, за крепостною стеной; а нас было четверо детей. Мне шел одиннадцатый год.

Отошла всенощная в субботу, с 3 на 4 августа, и расходились все по домам. Вдруг слышим мы крик на улице; выбежали за ворота и видим: скачет казак. Как поравнялся он с нами, мы разобрали, что он кричал: «Уходите в крепость! Спасайтесь! Бонапарт подходит!» Так мы и обмерли. Матушка завязала наскоро в узелки, что можно было захватить из наших вещей, забрала нас всех; и ушли мы в город, к знакомому. Было уже поздно. Уложили нас; и мы, дети, скоро заснули, а старшим-то было, я чай, не до сна. На другой день, часу в десятом, загремела пальба: французы атаковали Королевскую крепость[30]. Мы просто света не взвидели. Матушка говорит: «Верней перебраться на ту сторону, за Днепр, благо, есть к кому». А за Днепром жила ее мать. Пришли мы к ней. Сначала туда не залетали снаряды, и мы провели у бабушки спокойную ночь. Поутру вошли мы в садик и там уселись, да вдруг бомба разразилась в нескольких шагах от нас. Мы крикнули и бросились опрометью в погреб.

Не могу рассказать, в каком мы страхе были: ведь мы до тех пор и не понимали, как это будут город брать. Ну, положим, мы были дети, и около нас все женщины. Да иные мужчины не умнее нас рассуждали; они думали, что армии пойдут одна на другую кулачным боем. Многие взобрались на деревья, чтобы на это посмотреть; да как посыпались снаряды и стали разбивать крепостные зубцы, тогда поняли, что значит бомбардировать город.

Пальба становилась все страшнее, а мы все сидели в погребе. Наконец матушка решилась оставить совсем Смоленск. Очень мне памятно, как мы перебирались через Покровскую гору. Младшие мои братья очень утомились, шли с трудом с матушкой и мной. Вдруг какой-то генерал крикнул: «Посадить детей на фуры!» Несколько солдат подбежали к нам, взяли нас на руки, посадили на фуры и сказали: «Так великий князь[31] приказал». Мы переехали на фурах через гору, а потом пустились пешком и дошли до села Мощинки, верст 15 от Смоленска. Уже многие несчастные туда спаслись.

К ночи улеглись, кто где попало: в избах, на сенниках, в сараях. На другой же день с утра слышим мы, что загремели пушки; да скоро умолкли: наши отступали. Глядим издали на Смоленск, молимся и плачем. Горевали, разумеется, старшие, а мы уж глядя на них[32].

Вдруг поднялся крик на улице: «Неприятели!» Толпа оборванных французов показалась на селе. Бежать было некуда. Они на нас нагрянули и бросились грабить. Обобрали они все, что пришельцы с собой принесли, у нас отняли наши узелки и стащили, что могли, из изб. Они уже тогда начинали голодать, и многие убегали из рядов армии и пробавлялись грабежом. Так они нас напугали, что лишь они только убрались, мы решились вернуться в Смоленск, благо замолкла пальба. Дошли мы к вечеру; и в глазах у нас потемнело, когда мы взглянули на город: там горит, там лежат груды развалин. Мы остановились у знакомого. Он нам сказал, что наш дом и дом бабушки уцелели.

Пока Наполеон не потянулся по Московской дороге, мы не возвращались к себе. Он оставил в городе военный отряд и чиновников, чтобы чинить суд и расправу. Они никого не обижали, все брали на деньги. Около Смоленской Божией Матери стояла, как и теперь, булочная, и толпились они тут, бывало, около лавки. Наберут калачей да бубликов и за все заплатят.

Квартировали они в обывательских домах. У нас дом был большой, и стояло человек шестьдесят со своей военною музыкой. Что ни день, был их смотр. Сначала-то жили мы вместе с ними в ладу; принесут они, бывало, ведро или какую другую посуду и показывают, чтоб им накачать воды; принесешь им, и они дадут за труд кусок говядины или медных денег. А как подобралась вся провизия, что у них, что у нас, как опустели рынки да подошли холода, уж тут плохо нам стало: что под руку им попадется — все стащат, съестное ли, теплую ли одёжу; уж мы свою провизию от них прятали. Если что бывало состряпать — матушка пойдет к добрым людям, где квартирантов не было, да там и приготовит. У нас было за печкой местечко около стены, темное и узкое такое, что только ребенок мог туда пролезть; так мы там свою провизию берегли; мы даже дома ничего не ели; а захватишь что да побежишь в огород.