Отец и сын - [26]

Первый колхоз, Зырянский район, деревня Громышовка. Группа из 9-ти первокурсников, двое ребят, ещё Слава Зуев (я — старший), расположились на полу у одной вредной старухи. Когда девушки отказались копать хозяйке картошку, та «выкинула» нас на улицу. Ближе к октябрю поселились в бывшем детском садике, заброшенном доме с огромными щелями. Пошёл снег. Грелись, в основном, при перелопачивании «горящего» зерна на току и в амбарах. Вернулись в Томск 13 октября.

С общежитием на химфаке всегда «напряжёнка» (до 1962 года химики жили на Ленина 68, в центре Томска напротив главпочтамта), но на 1 семестр выделили комнату для шестерых ребят-первокурсников: Демко, Егоров, Зуев, Лепин, Полле, Чернов. До конца вместе доучились четверо: Эдик Антипенко; рано ушедший из жизни Валя Егоров; доцент родного университета Женя Чернов и автор настоящего повествования.

Через некоторое время на раскладушке подселили Юрия Захарова (4-й курс), нынешнего ректора Кемеровского университета. Оказался большой любитель ночи напролёт посвящать покеру. Ребята на 4-м курсе были очень толковые, но любили и пошутить. С последствиями одной из «шуток» мне пришлось разбираться в качестве и.о. секретаря комсомольского бюро факультета, когда эти ребята получали дипломы и характеристики в аспирантуру. По порядку.

Кто-то из парней пожаловался, что на «военке» (университет готовил артиллеристов) сломали сложный прибор «клиренс» и с них требуют вернуть стоимость. Сердобольные девушки сбросились и вручили ребятам деньги, которые те благополучно пропили. Через несколько дней разразился скандал, общее комсомольское собрание всем ребятам курса занесло по строгому выговору в учётную карточку. Девушки выяснили, что «клиренс» — один из терминов, используемых при подготовке артиллерийских стрельб.

Жили в студенчестве очень скромно, стипендия — 220 руб. (до реформы 1961 г.), из дома присылали 300 руб. Второй семестр оказался без стипендии, из дома присылали 400 руб. Подавляющее число сокурсников имели малообеспеченных родителей. Питались коммуной (10–15 человек), сбрасывались по 200 руб. в месяц. Типичное дневное меню. Утром: чай без сахара, хлеб, несколько конфет типа «подушечек»; обед: суп, чаще щи (на ведёрную кастрюлю 200–300 грамм мяса), компот; ужин: огромная сковорода с рожками или жареная картошка, кисель. Питание очень скудное, но зато весь месяц обеспечен. Обычно в коммунах было по 1–2 ребят, остальные девушки. Чаще ребят освобождали от регулярного дежурства, но поручали доставлять с базара картошку. Коммуна не работала только в воскресенье, мой типичный воскресный обед: 4 стакана молока по 60 копеек и 6 пирожков с картошкой по 40 коп. Кстати, являясь большим любителем молока, как-то на спор решил выпить трёххлитровую банку не отрываясь. Собрались зрители, принесли молоко, а оно оказалось чуть-чуть подкисшим. На глазах у всех опозорился, не смог допить, примерно, пол-литра. Ощущение, хуже не придумаешь. Ни лечь, ни сесть — молоко из горла стремится удалиться.

Химфак университета по численности один из самых маленьких (250 студентов), но хорошо организованный. Ряд профессоров мирового уровня: Александр Павлович Бунтин (ректор университета, завкафедрой неорганической химии, сдал ему на «хорошо» первый студенческий экзамен), Борис Владимирович Тронов (в будущем мой научный руководитель), Виктор Васильевич Серебренников (крупнейший мировой авторитет в области редкоземельных элементов). Выросли в мировых научных светил и крупнейших руководителей в то время доценты на кафедре Бунтина Владимир Васильевич Болдырев, Геннадий Викторович Сакович.

Бунтин олицетворял собой эталон настоящего профессора (в восприятии первокурсника из глухой провинции): седина, живот, хромовые сапоги, уверенная походка… Среди студентов из поколения в поколение ходила легенда, что никогда нельзя на экзамене ссылаться как на источник знаний по неорганической химии на учебник Некрасова (а это фундаментальный курс для химфаков университетов), так как Некрасов только раз в тексте упомянул Бунтина, причём мелким шрифтом. Сохранилась в памяти и манера Бунтина проводить предэкзаменационные консультации. Сначала убедится, что все присутствуют, затем вопросы. — Нет вопросов? А зачем пришли? — Дальше начинается «лирика». Бунтин: «Чем Вы занимаетесь в свободное время? А я рисую. Берёзы! Шишкин схитрил, он всё сосны рисовал, а их рисовать легче…» Много лет эти эпизоды рассказывались со смехом, а сейчас не смешно.

В описываемый период престиж химии стоял высоко, может быть уступал только радиофизикам и ядерщикам, в конкурсе участвовали сильные абитуриенты и сам конкурс проходил очень жёстко. Учился курс хорошо. Максимум 20 % первокурсников оказались слабее основной группы, часть из них отсеялась на первых курсах, часть «доспотыкалась» через академические отпуска и закончила обучение позже.

Общественная жизнь также бурлила ключом. Художественная самодеятельность!!! Среди первых членов знаменитейшей капеллы университета была большая группа химиков, в том числе моих сокурсников (Валя Занина, Эмма Ефимова, Света Финогенова…). Были и танцоры университетского уровня (Софья Даутова…). Несколько раз на университетских конкурсах и вечерах выступал и я с художественным чтением. В основном это были юморески Владимира Полякова — монологи современных Хлестакова (подражание Райкину, неоднократно читал ранее в клубах Текели)), Манилова, Собакевича, Ноздрёва. Сейчас мне кажется, что это было убого, но хлопали…