Отец и сын: Николай I – Александр II - [5]

Одновременно с исполнением должности генерал-инспектора инженерной части Николай был назначен командиром 2-й гвардейской бригады, затем – командиром 2-й гвардейской дивизии и, наконец, введен в состав Государственного совета, хотя в последнем добился гораздо меньших успехов, чем на военном поприще. Несравнимые по масштабу посты генерал-инспектора и командира гвардейской бригады предоставляли Николаю важные и интересные возможности непосредственного наблюдения за жизнью гвардейского офицерства. «По мере того, – писал он, – как я начал знакомиться со своими подчиненными и видеть происходившее в других полках, я возымел мысль, что под сим, то есть военным распутством, крылось что-то важное… Вскоре заметил я, что офицеры делились на три разбора: на искренне усердных и знающих, на добрых малых, но запущенных, и решительно дурных, то есть говорунов, дерзких, ленивых и совершенно вредных». Эти-то «совершенно вредные» «дерзкие говоруны» и были, по его мнению, декабристами.

Ощущение готовящегося мятежа или по меньшей мере какой-то неясной, но тревожной опасности не оставляло Николая ни на час. Оставаясь старшим представителем императорской фамилии, когда Александр I уезжал за границу, он находил подтверждение своим опасениям и в других проявлениях того, что его угнетало. Все это происходило в условиях добровольного самоустранения от петербургских дел старшего брата Константина, уединившегося со своей второй женой в Варшаве. И хотя смерть Александра I была для Николая, как и для других, большой неожиданностью, открывшаяся перед ним перспектива получения трона такой неожиданностью не оказалась, о чем нам хорошо известно из предыдущей книги серии «Неофициальная история России» – «Тайная жизнь Александра I».

Император наводит порядок

Лавина государственных дел, обрушившаяся после смерти Александра I, не застала Николая врасплох: он был трудолюбив, педантичен, упорен и считал свою работу над канцелярскими бумагами одной из важнейших своих задач. Николай внимательно следил за течением внешнеполитических дел, не оставлял втуне дела внутренние, многие часы проводил на смотрах и в казармах и регулярно вел следствие над декабристами. Допросы руководителей и наиболее образованных и умных мятежников давали ему больше, чем чтение докладов министров, так как в показаниях бунтовщиков была голая, ни чем не прикрытая правда. Терять им было нечего, а хитрить и изворачиваться они не могли – им это не позволяли делать их честь и совесть.

Во время допросов декабристов Николай твердо убедился в несовершенстве существующего законодательства и общего состояния дел в судебном ведомстве. Желая изменить положение, он приказал сосредоточить усилия в этом направлении в одном из новых учреждений. И 26 января 1826 года в составе Собственной Его Императорского Величества канцелярии было образовано Второе отделение, ведавшее кодификацией законов и составлением «Полного собрания законов Российской империи» (45 томов) и «Свода законов Российской империи» (15 томов). Выполнение этой сложнейшей и весьма трудоемкой задачи Николай поручил М. М. Сперанскому и профессору права М. А. Балугьянскому, который с 1813 по 1817 год преподавал экономические и политические науки Николаю и Михаилу. Грандиозная работа была проделана небольшим коллективом кодификаторов в необычайно короткие сроки.

Второе рождение Сперанского

В 1821 году 50-летний М. М. Сперанский, доказавший, что он находится в расцвете организаторских и административных талантов, был возвращен Александром I в Петербург, введен в Государственный совет и Сибирский комитет, а 13 декабря 1825 года удостоен высочайшего признания: именно ему Николай поручил составить «манифест о вступлении на престол». О трансформации взглядов бывшего республиканца и либерала убедительнее всего свидетельствовало то, что Михаил Михайлович был назначен членом Верховного уголовного суда над декабристами.

Почти все представшие перед судом декабристы были военными людьми, и потому суд над ними осуществляли военные. Председателем суда, более напоминавшего военный трибунал, был военный министр, и среди членов суда штатских почти не было. Одним из этих немногих оказался Сперанский. Ему Николай и поручил написать «манифест о событиях 14 декабря», к нему же направил на редакцию и проект «манифеста об учреждении суда над декабристами». Своеобразие и даже некоторая пикантность положения Сперанского в качестве члена суда состояли в том, что его имя (наряду с именами графа С. Р. Воронцова, А. П. Ермолова и адмирала Н. С. Мордвинова) упоминалось в показаниях подсудимых в связи с намерением руководителей заговора сделать их членами Временного революционного правительства. Улики против Сперанского были столь значительны, что члены Комиссии запросили Николая о разрешении арестовать Михаила Михайловича. Император ответил: «Нет! Член Государственного совета! Это выйдет скандал! Да и против него нет достаточных улик».

В то же самое время Николай в разговоре с Н. М. Карамзиным так объяснял сделанное им распоряжение о поручениях, данных Сперанскому: «Около меня, царя русского, нет ни одного человека, который бы умел писать по-русски, то есть был бы в состоянии написать, например, Манифест. А Сперанского не сегодня, так завтра, может быть, придется отправить в Петропавловскую крепость». Однако до крепости дело не дошло: Николай вскоре понял, что Сперанский искренне предан ему, и сделал все возможное, чтобы император, фактический руководитель следствия и суда, остался бы в благодетельной для того тени. Как бы то ни было, но участие Сперанского в суде над декабристами сблизило его с Николаем.