Отец - [21]

Подъезд номер первый (так сказано в справке).

— Простите, пожалуйста, Бабичи здесь, живут?

— Профессор Бабич? Врач, что ли? Ну так вот, аккурат парадная. Поднимись на лифте, этаж четвертый.

Однако при всем своем смятении и неопытности Саша все же соображал, что отец, по-видимому, человек женатый. В какое положение он поставит неожиданностью своего появления человека немолодого, почтенного?.. Что Бабич скажет жене? А детям?! Ведь у него, наверное, и дети есть!

Саша стоял у подъезда Бабича, не понимая, что ему следует делать дальше.

Ладно Я подожду.

Чего? Он и сам не мог бы с уверенностью сказать.

Я его узнаю. Я только взгляну на него и узнаю, узнаю сразу…

Хорошо. А потом?

А потом мы как-то, что-то вместе сообразим. Я не хочу, чтоб о нем посмели сказать, как та женщина в справочкой… Мой отец— человек, не иголка в сене!

И Саша сидит во дворе. Он ждет.

С балкона шестого этажа вдруг закричали:

— Са-а-аня!

Саша вздрогнул.

— Са-а-аня! Иди обедать.

Две девочки а скверике посреди двора безмятежно играли в мяч. (Не иначе, как у них было все в порядке с отцами!) Наигравшись в мяч, она начали прыгать через скакалку.

Вот под тентом пенсионеры перекидываются в картишки…

У подъезда № 4 два мотоцикла. Сиденья обернуты а целлофан и тщательно перевязаны веревками.

Дворовый скверик делений. Значит, вот какими они бывают, дворы в Москве?..

В подъезд № 1 вошла женщина, понесла кошелку с продуктами.

Кто она? А вдруг его сестра, мой тетушка?.. Но, может быть, ни она и никто другой никогда не думают об этом? Может, мы будем тайно встречаться с ним?

Мысль, что где-то в огромном городе, в самой Москве, он назначает отцу свидание на площади, около памятника и с великим волнением ждет его, переполнила Сашу счастьем.

Среди людей, таких чужих, с их судьбами, радостями, печалями, отец — единственный, которому до него есть дело!

…Вот он идет, торопится… Он (Саша) медленно встает со скамьи и шагает ему навстречу… Старается не улыбаться, старается сохранить спокойствие. Но даже сейчас, когда Саша это только воображает, он чувствует, что рот его как-то сам собой растягивается от счастья.

И вот они стоят рядом, Отец протягивает ему руку, Саша но-мужски ее пожимает. Вот именно рукопожатие — ничего больше.

…Саша вспомнил, как в детстве забрел зачем-то и чужое парадное и остановился там в темноте. Он помнит, как сердце сжалось от необъяснимого одиночества.

На огромной земле, где моря, города и реки, где деревья и парки, у него есть отец!

Какой отец, он, Саша, не знает, но ведь все говорят— замечательный человек.

Отец его будет провожать в армию. Он… Он подарит ему часы. Не то чтобы Саше были очень нужны часы, не в том дело. Но это будет его подарок.

Между тем к подъезду подкатила машина. Рядом с водителем — пожилой человек. Вышел, поправил на голове соломенную шляпчонку, наклонился и что-то сказал шиферу.

Шляпчонка тут же слетела с его головы. Из кошелки, которую он держал, посыпались груши. Человек наклонился и стал растерянно подбирать груши. Он был тучен, наклоняться ему было тяжеловато.

Шофер и Саша кинулись помогать.

Человек не проявил никакой особенной благодарности. Он даже сказал: «А, горели бы эти груши!»

Но вместо того чтобы сгореть, груши вновь и вновь вываливались из кошелки.

Наконец последняя груша была подобрана.

Распрямившись, Саша увидел розовощекое немолодое лицо и голубые, поразившие его своей чистотой глаза.

— Благодарю, — рассеянно сказал человек шоферу и Саше. И скрылся и парадном № 1, унося с собой злосчастные груши.

Что за люди! О чем они думают? О ерунде — о грушах!

…Начало медленно заходить солнце, все вокруг, казалось, притихло, чтоб не мешать Саше думать я ждать, и ждать… Девчонки перестали прыгать через скакалку, разошлись на отдых пенсионеры.

Саша тихо сидел на скамье, опустив голову. И вдруг в глаза ему поплыли круги, он все ниже и ниже наклонял голову… Задремал от волнения и усталости. Проснулся и вздрогнул.

Седьмой час вечера. Я прозевал отца! Как же быть теперь? Ладно… Я лучше завтра а больницу к нему пойду. Так даже будет тактичнее, чем ловить его посреди двора…

Время шло.

Двор наполнила полутьма.

Я не могу уйти… Не могу, потому что он близко, хотя ничего еще обо мне не знает… Ведь я все же в его дворе, напротив его подъезда…

Зажглись в доме окна. Брызнул ярко и жгуче желтый свет.

…Четвертый этаж. Да, да. Разумеется, и там засияли окна…

Саше хотелось есть. От вечерней свежести покрылись пупырышками руки. Он не уходил, он не мог решиться оставить отцовский двор.

Над крышей дома — такой высокой, что, для того чтобы ее разглядеть, надо было задирать голову, — зажглись вечерние звезды Они были маленькие — словно небо стыдилось своего вечернего, робкого существования. заслоненного яркими огнями земли.

Из подъезда вышла девушка и развевающемся пальтишке. Увидела Сашу, дерзко прищурилась, будто спрашивая:

«Вы кого-нибудь ждете?»

«Девчонку жду!» — так же дерзко ответил ей Сашин взгляд.

Как мы встретимся? Что я ему скажу?

Я очень сдержанно: «Куприявичус Александр».

Он расширит глаза — и сразу за сердце.

Я: «Она мне сказала совсем недавно. Я о вас ничего не знал».

Или так.

Я: «Здравствуйте, Александр Александрович. Есть у вас немного свободного времени?»