Отец - [16]

К тому же два отличнейших терапевта… Терапевты вывали для консультации всех онкологов области: так — для очистки совести. Чем мог помочь онколог — ведь от операции в свое время она отказалась, следуя своим принципам. Как-никак она была медиком, переспорить ее не всегда возможно (так же как обмануть).

Саша пошел в палату. Его поразило ее лицо. Его желтизна. Особая, мертвенная какая-то… Поразило, что ее голову словно бы окружал нимб отросших седых волос (он не знал, что мама красила волосы). Седина, а дальше — волосы мертвые, бесцветные, без блеска. От седины лицо казалось еще желтей. А глаза — большие, блестящие. Их, что ли, одних не коснулась болезнь?

Жестковатым блеском, тайным огнем горели глаза. А улыбка мягкая. Как он раньше не замечал особого выражения ее улыбки?

— Сядь, — сказала мать.

Он сел.

— Посиди. Расскажи, как лето провел.

— Рассказывать нечего. Я все знал, Я знал… Не пойму, откуда! Когда я увидел о комнате пыль, я понял, что ты давно не была дома, и будто даже не удивился. Я уже знал. Я знал…

— Чего ж ты знал? Я скоро поправлюсь. Человеку случается заболеть… На то он человек. Не могу же я дома быть тебе в тягость. Разве ты сможешь за мной ухаживать? К тому же у нас телефона нет, я покоя тебя лишу. Как ты будешь уходить в школу? Конец десятилетки не за горами. К тому же вот… Подожди… Это деньги по бюллетеню. Возьми. Нет, покупать для меня ничего не надо… Разве что сок… А на том, чтоб ты аккуратно обедал, я, Саша, настаиваю, это трудно не бог весть как: возле школы — столовая. После школы будешь ходить в столовую. А меня навещать… Ну что ж… Все равно ты ходил в наш парк. Пока не наступят зимние холода, здесь, по-видимому, как всегда, ты будешь готовить уроки. В школу сообщили, что я больна. Больница сообщила. Особых требований к тебе предъявлять не станут — ведь ты один. И постирать себе, и воды принести, и печку истопить… И убрать. Один. А как же? Ты ведь в грязи не будешь жить, я надеюсь?.. Наши сотрудники хотели установить над тобой шефство, но я воспротивилась Ты не маленький, пора учиться жить. Ты все понял?

— Все.

— Ну что ж… Иди домой. Ты, верно, устал с дороги?

— Я к тете Терезе пойду.

— Не занимай других, прошу тебя, своими бедами. У тети Терезы трое детей.

— Но как я а дом войду? Сегодня? Совсем один!

— Ты не раз входил.

— Но я ждал тебя.

— А ты вообрази, что ждешь. Ведь ты человек с воображением, не то, что я… Ты говоришь, что все слышал… Ты думая обо мне?

— Не о тебе. Почему-то о бабушке, о том, как я маленьким был и что она мне рассказывала.

— Ты этого помнить не можешь. Тебе было… погоди-ка… не то три, не то четыре годика, когда бабушка умерла.

— Но и все помню. Вспомнил… от горя! Потому что ты заболела.

— Чудеса! — сказала она в улыбнулась своей новой, мягкой улыбкой. — Неслыханно! А что же ты помнишь?

— Счастье!

— Удивительный ты человек, Саша.

— Мама! Зачем ты меня отправила?

— Чтоб сэкономить силы. Твои. Я только я ждала, когда ты уедешь, чтоб лечь в больницу. О тяжелом мы всегда узнаем слишком рано… Сколько тебе еще предстоит! Дома все чистое. Слышишь. Саша? Ты только но запускай. Простирывай в субботу вечером все, что необходимо. Так легче. Хлеб не беря из столовой, он будет черствый, через день покупай себе хлеб в булочной… Ты ведь хочешь сделать что-либо для меня? Ну так вот; экономно веди хозяйство, не хватит — скажешь, что-нибудь изобретем. А, впрочем, должно хватить. Ну, все, Я устала. Я буду спать.

Он ушел в глубину парка, лег на землю, уткнулся лицом в пожелтевшую траву. Он хотел заплакать, но странное дело — слез у него совершенно не было.

Саша не знал, чем она больна, но понимал, что дело обстоит плохо, иначе они бы ее не положили в отдельной палате здесь, у себя.

А лицо? Выражение лица? Отсутствующее, странное какое-то выражение. Ей что-то больно, должно быть, она от меня скрывает и вот — больше скрыть не могла. Попросила уйти поэтому, а вовсе не потому, что хотела слать. Я мог бы возле нее посидеть молча.

И на столике возле нее ни единой книга! Ей не до чтения! Плохи дела, и спрашивать нечего, мне все равно никто ничего не скажет, все будут врать.

Прежде он не замечал, как мать от всего его отгораживает.

«Ладно! Ну, а где квитанции в прачечную?» — спрашивал он у себя теперь, почти ужасаясь, как будто это и было самое главное из того, что ему предстояло решать. — «А где квитанции на свет? У нас отключат свет… Как же так, без света?»

Один вопрос нелепее другого толпились в голове Саши…

А торф? Она, кажется, торфу на зиму не запасла. Как же так? Что же будет? Одетым спать, что ли? Ведь домишко у нас деревянный, старый, ветер выдувает тепло… Я буду жить в нашем доме, как на берегу Боливажиса.

Он отупел от отчаянна, поглупел… Ощупал деньги в кармане — те, что ему предстояло тратить.

…Хлеба, хлеба надо купить. И сыру. Я привык есть вовремя, мне уже хочется есть!.. Что же будет со мной? Надо идти поскорей, а то закроют булочную и все продуктовые магазины. Я захочу есть, а ничего не будет, не будет хлеба… Да, да… Еще молока купить и соку… Сок для нее, ведь она просила.

Встать! Бежать! Действовать!

Из больницы он вышел будто слепой. Старшая медсестра, столкнувшаяся с ним в проходной будке, говорила потом, что она не могла себе вообразить такую силу отчаяния.