Отец — это звучит гордо - [18]

Лавру и самому понравилось, как витиевато он выразился. И вроде не обидел никого грубым словцом. Интеллигентно так прозвучало, вежливо, но с некоторой долей иронии.

— Улыбчивый юноша, однако, — покачала головой Клавдия.

— Что было, то было. — С довольным выражением лица и блудливой улыбкой на губах Лавр откинулся на высокую спинку кресла. Воспоминания о бурной молодости приятно затронули душу. Не впустую, стало быть, прожил. — Любил пошалить пре-любо-дейно!

— «Любил» — в прошедшем времени слово, — остудила его ностальгический настрой Клавдия, возвращая седеющего мужчину в суровую реальность. — А нынче? Таблеточки?

Ее слова и ироническая ухмылочка заставили Лавра мгновенно посуроветь.

— Осторожней, женщина! — Он подался корпусом вперед.

— Да не дергайся, сам на грубость напросился, — произнесла Клава более миролюбиво. — Она умерла почти три года тому назад. Опухоль.

— Кто? — Основная нить беседы была потеряна.

— Сестра, — пояснила Клавдия. — Катя. Умерла.

— Да? — Ни тени соболезнования или, на худой конец, человеческого участия не промелькнуло на суровом, испещренном морщинами лице авторитета. — Сочувствую… Люди смертны. И мне это известно гораздо лучше, чем тебе.

— Мне другое известно, Лавриков, — продолжила Клавдия, игнорируя его сугубо философское изречение. — Ты тогда в Сочах девочку соблазнил…

— В Сочи, — перебил ее Лавр.

— Что?

— В Сочи, — повторил он с нажимом. — Сочи не склоняется.

— Да плевать мне, склоняется Сочи или не склоняется! — неожиданно разозлилась женщина и существенно повысила тембр голоса. — Катюшка раз в жизни путевку профсоюзную получила от чулочно-носочной фабрики. За победу в соцсоревновании получила. А я, дура, ее одну отпустила. Тебе на усладу.

— О! Могу гарантировать. — Чуть потрескавшиеся губы Лавра тронула очередная ухмылка змея-искусителя. — Твоя сестричка не была разочарована. И… — Он наморщил лоб. — Нет, имя-фамилия — это мимо. А вот что-то, связанное с чулочно-носочной индустрией… Смутно так вспоминается… Потому что смешно. Врезалось… Носков не было, а индустрия была. — Сухонько отсмеявшись, авторитет вдруг энергично поднялся из-за стола, подозрительно прищурился и подошел вплотную к визитерше. — Только зачем все эти сладостные разговоры о прошлом веке?

— Катя родила от тебя, Лавриков, — жестко, делая ударение практически на каждом слове, произнесла Клавдия.

Ожидаемой реакции от данного сообщения не последовало. Взгляд Лавра нисколько не изменился. Полная невозмутимость и безучастность к происходящему. На этот раз он, правда, не стал бороться с искушением и, придвинув к себе поближе пепельницу, закурил. По старой лагерной привычке Федор Павлович предпочитал употреблять крепкие сигареты. Все, что он сумел сделать, так это перейти с истинно воровских папирос «Беломорканал» на нечто более приличное и цивилизованное. Облачко густого дыма взметнулось под высокий потолок и мгновение спустя растворилось там. Лавр откашлялся, прочищая горло.

— Да? — равнодушно спросил вор в законе после паузы.

— Да.

— Интересно.

На глаза Клавдии навернулись предательские слезы. В глубине души она ожидала несколько иного приема в данном особняке. Более душевного, что ли. Или хотя бы более приветливого.

— Как ее ни ломали в профкоме аборт сделать, не далась. — Грустную фразу завершил тяжелый вздох. — Родила.

— Мальчика или девочку? — Неприкрытый сарказм вора в законе действовал на Клавдию угнетающе.

— Мальчика, — тихо произнесла она. — Федора Федоровича Розгина. В метрике напротив папаши прочерк стоит.

Лавр причмокнул языком и вернулся к своему столу.

— Что поделать? — Он скрестил руки на груди, подражая Чернышевскому и лишь слегка исказив мучивший писателя вопрос. — Прочерк, он и есть прочерк.

— Мы вдвоем его растили, ребенка. — Клавдия не слышала его, целиком погрузившись внутрь своей души. — Теперь я одна.

— Молодец. — Лавр поджал губы. — В наше время в одиночку поднять ребенка — это большой-пребольшой подвиг… — Выдержав небольшую паузу, авторитет вновь стремительно приблизился к гостье и уже навис над ней грозным беркутом. Глаза Федора Павловича заледенели. — Только что-то поздно ты с шантажом таким дурацким спохватилась. Или послал кто, научил?

Клавдия опустила взгляд на свои босоножки и грустно покачала головой.

— Вот этого Катя и боялась, — сказала она, тяжело дыша.

— Чего?

— Тебя! — Слегка отодвинувшись на дубовом стуле, как бы отстраняясь от дышащего ей в лицо Лавра, женщина поднялась на ноги. Ростом Клавдия была приблизительно равной с Лавриковым.

— Зачем меня бояться? — Законник отступил на пару шагов назад. — Я — не Кащей.

— Боялась, что из-за уголовных ваших законов мерзких ты ребенка погубить можешь. — Слова Клавдии были хлесткими, зычными, как удары молота о наковальню. Она возвращала себе свой привычный апломб, прекрасно осознав, насколько глупым и несуразным было ее решение явиться в этот дом. На человечность рассчитывала! Смешно! А вот сейчас терять уже было нечего. Хоть выговориться есть возможность. Благо дело собеседник тот, который нужен. — И пацану ни звука не говорила. Мысли даже не было тебе объявиться.

— Значит, у нее, у соблазненной и покинутой, не было, — грубо перебил ее словоизлияния Лавр. — А ты — объявилась?