Отец Джо - [8]

Почему все это было угрозой церковной доктрине? Да потому, что в моих лесах и лугах оказалось больше Бога, чем в церкви. Непреодолимая сила жизни — крошечные яйца в гнезде, почки на омертвевшей за зиму древесине — все это свидетельствовало о божественном присутствии гораздо непосредственней, чем то, что, как предполагалось, существует в алтарной дарохранительнице.

В алтаре, под мерцающей красной лампадой, которая всегда горела в знак того, что Он — дома, был сам Христос, действительно присутствующий в святом причастии, в чаше, наполненной освященными облатками. Нам внушали, что это внешнее проявление внутренней благодати. Классическое толкование заключалось в том, что, хотя с виду хлеб при таинстве освящения не менялся, его сущность, та самая, которая делала его хлебом и ничем иным, трансформировалась в сущность Иисуса Христа, ту самую, которая делала того сыном Божьим и никем иным. Изящное построение и, при условии что это правда, поразительное чудо. Но вот незадача — когда я глядел на маленькую Христову обитель из меди, я ничего не чувствовал. Никакого присутствия, только экзотический аромат ладана с прошлого воскресенья и пыльный, похожий на грибной, запах тлена который есть во всех церквях, какими бы новыми они ни были.

Зато под зеленым шатром, пропускавшим рассеянный солнечный свет, я отчетливо чувствовал присутствие чего-то такого, что я вполне готов был назвать божественным, всесильным, милосердным, даже любящим; оно если и находилось выше моего понимания, все же не настолько. Это мог быть Бог или просто бог, а скорее всего, богиня — дух пронизанной солнцем листвы. Неторопливая река Ли, хоть и загаженная отходами, все же представляла собой чудо — текучую вселенную, полную жизни.

Однажды летним днем, когда еще только начинало вечереть, я шел вдоль реки своим излюбленным маршрутом в поисках болотных птиц и за густым покровом ивовых ветвей и тростника наткнулся на то, чего раньше не замечал, — на видавший виды трейлер мрачно-зеленого цвета со старыми, провисающими проводами, теряющимися в деревьях. Во дворике перед трейлером трудились мужчина и женщина; женщина при этом держала ребенка с упором на бедро. Они ухаживали за посадками в недавно устроенном саду. Я понял, что набрел на тайный приют загадочного семейства Бутлов.

Обычно при виде других человеческих существ я превращался в «зеленые раздумья средь зеленых крон», но тут решил завязать знакомство. Даже не знаю почему — может, эти чудаки, скрывающиеся в зарослях тростника, показались мне близкими по духу. Первые несколько минут все испытывали неловкость: трое лесных существ, обремененные стандартным набором английских условностей, обнюхивали друг друга на предмет возможного контакта. Что очень напоминало «Ветер в ивах», только раннюю версию, еще до той, в которой Кеннет Грэм сделал своими героями грызунов. Видимо, лесные существа удовлетворились контактом; пробормотав серию обычных извинений и обменявшись преувеличенными любезностями, все мы очутились в трейлере.

Внутри царил полнейший хаос В одном конце трейлера находилась спальня, всю площадь которой занимала разобранная двуспальная кровать и колыбель, завешенная подгузниками, вполне возможно, что и чистыми. В другом конце находилась тесная кухонька, заставленная тарелками с остатками еды. Посередине — неприбранная, заваленная книгами и тряпьем гостиная, в которой сразу можно было заметить красивый старинный рояль фирмы «Бехштайн».

Бен вообще смотрелся белой вороной. Он носил очки с темной оправой и толстыми, как у бутылки «Кока-колы», стеклами, косо сидевшими на его большом остром носу с закруглением на кончике, как бы защищавшим собеседника от укола. Когда Бен с кем-то говорил, казалось, будто он смотрит то ли поверх человека, то ли сквозь него куда-то вдаль. Все это, да еще великосветская манера говорить, слегка запинаясь, сообщало Бену вид надменный, и только крайне беспорядочная внешность несколько смягчала впечатление.

Лили была робкой и застенчивой; она редко высказывала свое мнение, чаще вторя словам супруга. Бен в своей запинающейся манере пробормотал, что неплохо бы выпить чаю, и Лили деловито поспешила в кухню, но ничего не сделала, и чай так и не возник.

Наша беседа проходила довольно натянуто; наконец, меня спросили, в какую школу я хожу. «Сент-Олбанс», — ответил я. Бен ужаснулся; нечего и говорить, что Лили — тоже. «В-ведь это… это протестантская школа!» — заикаясь, выдал он. Я ответил, что ничего не поделаешь — поблизости нет достойного католического заведения. Бен здорово разволновался, линзы его очков огорченно сверкнули, узрев замаячившую в отдалении беду. «Дает ли кто тебе религиозные наставления?» Я сказал, что нет. «Но это же ужасно!» Бен быстро заморгал, его аж перекосило. Мне было всего четырнадцать, и я не знал, как реагировать. Я согласился, что да, это в самом деле ужасно, но школа просто замечательная и… «Это к делу не относится!» — резко оборвал меня Бен. Лили, стоявшая за ним, молча согласилась. «Речь о твоей бессмертной душе!» Надо же, поговорили минут пять от силы, и вдруг такое! Прежде мне доводилось слышать подобное только от ирландцев с их ужасным акцентом.