Отец Джо - [77]
Шоу вышло в эфир. Сняли кукол топорно, к тому же они громыхали — их плохо установили. Казалось, монтажом занимался слепой без рук и ног. Мини-серии провисали. Звук был ни к черту. Рецензии вышли отвратительные. Возникли вопросы в Палате общин. Роялисты рвали и метали по поводу того эпизода, где королева высмеивает дешевые притязания Тэтчер. В эпизоде события традиционно приняли сторону королевы — элемента, паразитирующего по праву рождения, — ополчившейся на чокнутую дочку зеленщика. Но и это не помогло — роялистов возмущало, что главу королевской семьи превратили в кусок резины.
Однако признаки были налицо — шоу имеет все шансы превратиться в хит. Куклы стали новым измерением в телевидении. От них невозможно было оторвать глаз. Они уже сами по себе смешили. Не нужно было, следуя законам сериального жанра, раскрывать характеры персонажей — куклы, эти новостные образы, обладали мгновенной узнаваемостью. И, что самое замечательное, попадали в самое яблочко. Нам лишь оставалось сделать реплики покороче, научить кукол двигаться, завязать между ними отношения и все: «Вылитый портрет» набирал бы популярность со скоростью крылатой ракеты. Требовался месяц, ну три, но мы шли прямой дорогой к революции в телевизионной сатире.
Джон Клиз в тот вечер написал мне, что это наше шоу «как бы там оно ни называлось» получилось бесподобным. Некоторые персонажи и голоса показались ему слабоватыми, однако сценарий он хвалил; особенно ему понравились серии про «Экс-министерство финансов».
Утром после премьеры я взял письмо с собой, чтобы показать коллегам. Придя на работу, я тут же забыл о нем: уровень исступления, паники, страха и ненависти уже зашкаливал. Похоже, никто так и не увидел вчерашний прорыв, даже не поверил в возможность такового. Я понял, что больше не останусь в этой психушке. Борьба вступила в завершающую фазу.
— Ну что, дорогой мой, удалось тебе изменить мир?
— Нет, отец Джо. Ни на вот столько.
В конце семидесятых была пара моментов — по крайней мере, мне кажется, что в конце семидесятых и что моментов была пара, — когда я вдруг понимал, что чувство эйфории стало далеким воспоминанием, таким далеким, как кокаин, когда ты знаешь, что не ляжешь спать до самого полудня, когда восходящее солнце вспыхивает над всем Северным Манхэттеном, от Ист-Сайд до Уэст, превращая зиккураты Нью-Джерси в горящую бронзу, и городок Уихокен, этот халдейский Ур, вновь оживает… Однако квинтэссенция урбанистического пейзажа лишь еще больше повергла меня в депрессию.
Вот тогда я звонил ему. В Квэре к тому времени наступало уже время обеда, поэтому он говорил со мной недолго — в осторожной, чересчур вежливой манере, которая свойственна всем монахам, говорящим по телефону. Я, не спавший всю ночь, проведенную в быстром и ожесточенном монологе с кокаином, не слушавший никого и в то же время заставлявший всех слушать себя, обмяк в кресле и молча внимал: как отец Джо торопливо, заикаясь, выбалтывал монастырские новости, то и дело спрашивая «Дорогой мой, ты меня слышишь?» и пересыпая речь парой-тройкой жемчужин мудрости, высказанных с любовью. Стыд после употребления кокаина растворялся, и я на короткое время забывался грезами о вере и надежде: «Когда-нибудь — и очень скоро — я вернусь и снова обрету цельность… я наконец стану монахом, стану…»
— Понимаешь, Тони, дорогой мой, мир трудно изменить.
— Однажды мне показалось, будто нам кое-что удалось. Но нет, собаки войны снова в строю. Бедным сказано, что их бедность — их же собственная вина. И всем заправляет свободный рынок.
— А что такое свободный рынок? Рынок, на котором все свободно?
— Au contraire,[61] — я в двух словах объяснил отцу Джо суть рейганомики.
— Ну-ка, правильно ли я тебя понял?.. Значит, все сводится к следующему: мои корыстные интересы — в твоих интересах?
— Ну да, очень похоже.
— Ч-ч-чушь какая-то.
Сделав круг, мы уже возвращались к монастырю, срезав через сад. К этому времени отец Джо уже всем весом опирался на мою руку.
— Но, дорогой мой, работа ведь так важна, разве нет? Работа действует неизвестными способами. Если она выполнена хорошо, на совесть, с радостью, то, сдается мне, польза от нее гораздо большая, нежели от самого факта произведенного, выращенного или проданного.
— Laborare est orare.
— Ну и ну! Так ты помнишь?
— Мне казалось, это применимо только к труду монахов.
— Но почему? Ведь фраза «Laborare est orare» не означает, что мы в буквальном смысле слова молимся во время работы, правда? Будь оно так, наш брат монах давно бы уже рехнулся. Сама работа выступает молитвой. Работа, которую выполняют как можно лучше. Работа, которую выполняют в первую очередь для пользы других, а потом уже — для себя. Работа, за которую ты благодарен. Работа, которая тебе нравится, возвышает тебя. Работа, которая возносит хвалу самому существованию. И неважно, что это за работа: выращивание зерна в полях или употребление дара, данного Господом, — как в твоем случае. И первое, и второе — молитва, которая связует нас друг с другом и, следовательно, с Господом.
— Так моя работа — молитва?
— Разве то, что ты делаешь, менее ценно, чем, скажем, уборка в коровнике?
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.