Отец Джо - [11]

Она открыла глаза.

— Ты… демон!

Я понятия не имел, как к этому отнестись. Вообще-то в школе у нас «демон» означало «крутой, круче некуда». Но Лили имела в виду явно не это. Мы надолго замолчали. Я начал осознавать происшедшее — мой первый поцелуй! — и у меня мелькнула мысль: неплохо бы повторить. На этот раз уже не так быстро. Я потянулся к Лили. Она резко мотнула головой и отскочила — как будто я собирался укусить ее.

— Уходи! Уйди!

— Но я еще не разобрался с деревяшками.

— Оставь их до завтра.

Она повернулась и скрылась в трейлере, хлопнув дверью.

Я шел домой по лугу, окутанному прохладой опустившегося тумана, и от волнения спотыкался. Но к волнению примешивался безудержный восторг — мое первое любовное приключение! Хотя… откуда такая уверенность? Во-первых, под конец Лили порядком рассердилась. Что я сделал не так? Может, надо было проявить больше страсти? Настоять на втором поцелуе? Или вообще не настаивать? Неужели теперь она меня ненавидит?

Чего я не испытывал, так это чувства вины или угрызений совести, связанных с моими религиозными убеждениями, хотя происшедшее вне всяких сомнений подпадало под адюльтер — смертный грех особой пикантности.

Однако занятнее и непонятнее всего было то, что я не почувствовал никакого возбуждения. Даже когда она поцеловала меня. И тем не менее миссис Бутл в плане физической привлекательности запросто дала бы фору тем девицам, которых наш автобус развозил по разным школам и среди которых был не один предмет моих вечных воздыханий.

Лили в противоположность этим дебелым красоткам прямо с обложки альбома Флитвуда Мака была стройной, миниатюрной, в ней было столько обольстительности, происходившей от знаменитой манеры держаться, которой француженок учат с шести лет: ходить с книгой на голове, держать спину и плечи прямо, живот подтягивать, а ягодицы выпячивать назад. Та самая поза при которой брошенный через плечико взгляд растапливает сердце, то самое искусство сделать так, чтобы вид одной только спины уже возбудил в мужчине нескромные фантазии.

Личико Лили также было хорошеньким, с изящными чертами, она вполне могла сойти за маленькую шалунью, если бы не нос, немного выдававшийся. Так бывало со многими женщинами, в которых я влюблялся и со всеми, которых любил — в начале отношений я ничего не замечал, но позднее, в минуты гнева или отчуждения, нос вдруг вырастал до нелепых размеров.

Что же до моего собственного носа, то спешу заметить — в нем нет ничего примечательного.

Чем больше я задумывался о явной привлекательности миссис Бутл, тем больше эта мысль перекрывала все остальные. Но поскольку Лили не разожгла во мне животного желания, я решил, что эта любовь — чувство хорошее и чистое, если его вообще можно назвать любовью. Хотя чем же еще это могло быть, если тебе четырнадцать и тебя целует красивая взрослая женщина?

Следующим утром, бурля высокооктановой смесью дикого восторга и невероятного страха из-за того, что мог все совершенно неправильно понять, я объявился у трейлера закончить с дровами. Бена не было, но Лили в ожидании меня стояла на ступеньках, закрываясь ребенком в руках. Выглядела она совсем не так, как вчера — прямо хозяюшка, говорливая, приветливая, чувствующая за собой вину.

— Послушай, Ежик, ты уж прости меня за вчерашнее. Я… мы не должны были так поступать. Но… но… так вышло. Я надеюсь, ты простишь меня, да и Господь тоже. Понимаю, ты хочешь закончить работу… Но, может, зайдешь на минутку?

Свободной рукой Лили взяла меня за руку — наши пальцы переплелись — ослепительно улыбнулась и втащила внутрь.

Мы сели друг против друга за стол, тот самый, у которого в мою бессмертную душу вколачивали столько моральных установок, однако, по всей видимости, впустую. В отсутствие Бена Лили сама взяла наставнический тон.

— Понимаешь, Ежик, бывает, нас захлестывает какая-то волна, но мы не должны поддаваться ей. Мне кажется, что даже сейчас, когда мы просто обсуждаем случившееся, эта волна может снова накрыть нас, и с виду безобидный разговор окажется греховным.

Я послушно кивнул, в высшей степени разочарованный.

— Когда мы вдвоем, может произойти грех, так что пока лучше не оставаться наедине — пусть волна схлынет. Ежик, миленький мой, ты ведь понимаешь, да? Ну, а теперь, думаю, тебе лучше в самом деле заняться дровами.

Она встала, да так и осталась стоять. В ее широко распахнутых глазах было столько трагизма; она нарочито, как в опере, покачала головой.

— Ах, любовь моя!

И, подбежав, обняла мою голову и прижала к себе.

— Нет, я не могу устоять! Будь что будет!

Я встал, на этот раз во всеоружии. Зажмурившись, я поцеловал Лили, с усердием впиваясь ей в губы в подражание Виктору Мэтьюру, Бёрту Ланкастеру, Стюарту Грейнджеру и Эрролу Флинну, у которых это так хорошо получалось.

Она спрятала лицо у меня на груди, всхлипывая:

— Я люблю тебя, люблю, люблю… Я хочу обычной, земной любви! Уходи, не то я совершу какое-нибудь безрассудство, что-нибудь непростительное!

И я ушел, купаясь в чудесном сиянии любви. Я был влюблен. Она была моей возлюбленной, а я — ее. Может, даже Неподражаемым Возлюбленным. Любовная сцена прошла на ура. Любовь — штука отличная, и я принимал в ней самое непосредственное участие.