Отдельный батальон - [14]

– А что сразу не взяли? – не бежали, шли очень быстрым шагом. Зачем к себе лишнее внимание привлекать, остановит бегущих мужиков милиционер, а у них десять кило золота царского. Васька запыхиваться стал.

– Дураки. Конечно, нужно было взять. С другой стороны, если бы сразу деньги отдал, то не успел бы бандитам нас слить, – всё ещё шёпотом пояснил Иван Яковлевич, хоть улица была практически пустой, только несколько мелких собачек бегало.

– Слить? – Васька остановил Брехта за рукав, – Передохнём.

– Их воровской жаргон, значит: сообщить, предать, – пошли помедленнее. Да уже почти добрались. Пять километров почти трусцой. За двадцать минут с небольшим дотрусили.

На даче достали спрятанные под поленницей пистолеты и разобрали, смазали, протёрли. Может, жизнь спасут. Потом даже перекусили и уже неспешным шагом, переодевшись в другую одежду, пошли в магазинчик. Брехт, чтобы запутать возможных оппонентов, на всякий случай, вдруг поиски организуют и преследование, надел свою железнодорожную форму, только шестиугольничков оставил два. Пусть ищут молодого железнодорожника. К магазину пришли даже чуть раньше назначенного времени. Хорошо, что теперь часы есть, покрутились вокруг, высматривая засаду. Вроде бы чисто, хотя, вон тот пожилой мужчина, что внимательно изучает доску объявлений недалеко от комиссионки, воровато оглядывается. И кепка на глаза надвинута, ну вылитый «Промокашка», только повзрослевший.

В магазинчике, который, кстати, назывался «Уют», на этот раз было прямо многолюдно, пара буржуйских личностей, нэпманы недобитые, выбирали себе серебряные столовые приборы. Вот как так, в стране в этом и в следующем году умрёт от голода несколько миллионов человек, а тут дамочке кажется, что сервиз на шесть персон маловат, нет ли на двенадцать. Значит, у них продуктов есть на двенадцать человек. Ещё один военный копался в золотых часах. Ладно, копался неудачное слово, часов было три штуки, слушал, ход, открывал и закрывал крышечки. Звание у товарища было командир полка, значит, получал в месяц около двух тысяч рублей, при этом зарплата профессора чуть больше трёхсот, а простого рабочего двести рублей. Партия не жалеет денег на армию. А эта армия будет сотнями тысяч сдаваться в первые два года войны. Особенно будет показательным неудачное наступление на Харьков, организованное горлопаном Хрущёвым. Оно по потерям соизмеримо с поражением немцев под Сталинградом. И Хрущёва Сталин только пожурит. За сотни тысяч убитых и двести тысяч сдавшихся в плен. «Ай-я-яй» – скажет вождь. И ничего не скажет Жукову, который, сколько мог, возражал против этой авантюры первого секретаря украинского.

Ещё две дамы бальзаковского возраста приценялись к красивым подсвечникам, не для таких монументальных есть другое слово – канделябры. Дамочка греческая бронзовая этот подсвечник на руках держала. Красиво. Даже себе таких парочку захотелось Брехту.

«Макаревич» неприятно был поражён, что его партнёры по маленькому гешефту переоделись. Нахмурился и глазки забегали, и лоб под кучерявой шевелюрой вспотел. Ну, точно, на выходе ждёт засада. Прямо захотелось Брехту уйти, но русско-немецкий авось переборол. Искать другого покупателя поздно, завтра уезжают в Спасск Дальний, а там таких денег точно ни у кого нет.

– Пройдёмте, товарищи, там кабинет у меня, – поманил их за собой член ОПГ местной.

Прошли. Денег оказался мешок. В прямом смысле. Большой джутовый мешок. Вытрясли и проверили выборочно несколько пачек. Всё нормально. Если не считать того, что Брехт двести тысяч себе по-другому представлял. Пачка сотен это десять тысяч. Двадцать пачек – легко уместятся в портфель, который они прихватили. А тут мешок. Только три пачки сторублёвок, остальное – помельче купюры, даже десятки или червонцы есть. Интересна преемственность поколений, двадцати пяти рублёвый билет так и останется до конца СССР сиреневым, пятёрка синей. А вот червонец чёрный с одной стороны, а с другой рыжевато-коричневый. Выпал из общей последовательности. Сзади на всех купюрах прикольная надпись: «Один рубль 1923 года, равен одному миллиону рублей, дензнаками изъятыми из обращения, или ста рублям образца 1922 года. Приём по сему расчёту обязателен для всех».

Потом взвесили точно червонцы. Оказалось десяток лишних, ну, сто грамм.

– Канделябры на них дадите? – вспомнил Брехт бронзовые раритеты.

– Эм? – начал пересчёт Семён Абрамович.

– Такие суммы…

– Да, на самом деле! Забирайте!

Событие четырнадцатое

Вчера в цирке был обнаружен труп акробата. Работники цирка заявляют, что его подкинули.

Выйти из магазина дали. Смотрелось это прикольно, наверное, со стороны. Идёт Васька и тащит мешок с чем-то тяжёлым. Деньги выпирали, и по зрелому размышлению, пришлось купить у «Макаревича» шторы с ламбрекенами, чтобы запихать их в мешок и угловатость пачек ассигнаций сгладить. Шторы красивые. Будет же у него когда-нибудь квартира, вот первый пылесборник уже есть. Брехт нёс завёрнутую в бумагу картину морскую и подсвечники с греческими забронзовевшими дивами. Только вышли и к ним сразу извозчик подкатил.

– Садитесь, мигом домчу! – и лыбится щербатой уркаганской рожей.