Отдел по расследованию ритуальных убийств - [23]

   В кухню ворвался Глеб, и опять незнакомец среагировал мгновенно. Его рука с ножом изменила траекторию, он полоснул наотмашь, целя новому противнику в горло. Глеб присел, чувствуя, как сталь рассекает воздух над головой, и на выдохе выбросил вперёд обе руки с напряжёнными ладонями. Противник отлетел в другой угол просторной кухни, смахнув по пути со стола чайный сервиз. «Наверняка, дорогой и старинный» - почему-то подумалось Глебу.

   Врезавшись спиной в стену, Иосиф, словно резиновый мяч отскочил от неё, и двинулся на Глеба, выписывая ножом молниеносные восьмёрки.  Молодому оперативнику ничего не оставалось, как отступать. До тех пор, пока он не упёрся в стену. Лезвие приближалось, продолжая выписывать немыслимые геометрические фигуры.

   Глеб  вспомнил строки Шота Руставели. «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Вот и ему надо посмотреть на себя и этого быстрого как метеор парня, со стороны. Он выдохнул,  исторгая из себя горячку боя, чувствуя, что холодное спокойствие овладевает им. Как в замедленном кадре увидел приближающийся к нему нож. В последний момент ушёл чуть вниз и влево. Острое лезвие пробило штукатурку и вошло в деревянную обшивку, а он уже нанёс локтём удар прямо в дорогую оптику. Тепловизоры треснули, Иосиф на несколько секунд ослеп. Глеб подсечкой сбил его на пол, а сверху уже навалился дядя Миша, надавливая пальцем  точку на сонной артерии. 

   - Надо бы связать его покрепче, пока в отключке. Уж больно шустрый. Как бы коленный сустав мне не сломал.

   Глеб подобрал нож.  Городская модель Impact, с двухсторонней заточкой. Прорезиненная рукоятка удобно легла в ладонь. Неплохая игрушка! Будем считать её боевым трофеем.

   Он подошёл к окну, подтянул к себе верёвку и отрезал большой кусок. Гостю она больше не понадобится.

   Дядя Миша завёл лежавшему без сознания руки за спину, и связал их особым узлом, который изобрёл сам. Назвал он его монастырским, и Глеб, сколько не пытался, ни разу  не мог распутать этот мудрёный узел.

    - Ну, что теперь делать будем? – спросил Михаил Анисимович, задирая штанину.

     Глеб посветил. Колено начало распухать, наливаясь лиловым цветом.

    - Старею! – виновато оправдывался старый мастер, ощупывая ногу.

    - Да брось ты! Парень хорош!  Таких бойцов не часто встретишь. Бьёт из любого положения, по немыслимым траекториям!

   Он подобрал разбитые очки, кое-как приладил на своём носу.

   - Если бы он ещё очки догадался снять, лежать дядь Миш здесь не ему, а нам с тобой.

   - Лет десять назад уложил бы твоего Брюса Ли за пару секунд, – продолжал ворчать тот.

   « Раз вспоминает, что было бы десять лет тому назад, значит, действительно стареет», - подумал  Глеб, набирая на своём сотовом номер владыки.

Екатеринбург. Июль 1918-го

     Два раза его останавливали красноармейские посты, но, прочитав мандат, пропускали. Выйдя из города, капитан свернул на просёлочную дорогу, продолжая идти без цели.

   - Куды, милок, путь держишь? – окликнул его проезжавший мимо крестьянин.

   - А куда ведёт эта дорога? – в свою очередь спросил Политковский.

   - Дак, в Малый Лип и ведёт. Елизавето-Марьинская обитель там. Поедешь?

    - Ну что ж, в обитель, так в обитель.

   Капитан забрался на телегу.

   - А ты, видать, из их благородий будешь?- посмотрел на него возница.

   - Сам же всё видишь?

   - Тяжело ноне вашему брату?

    - А кому сейчас легко?

    - Ну, не скажи. Большевики-то землю крестьянам раздают.

    - Обманут они вас, видит Бог, обманут!

    - Да мне в волости бумагу показывали. Вроде, как новой власти указ. Так там, русским языком писано: - «Вся земля - крестьянам».

   И мужик с вызовом посмотрел на попутчика.

      Капитан тяжело вздохнул. Что он мог возразить на это? Мол, власть эта безбожная, а значит, сейчас издаст один декрет, завтра – другой? Но для крестьянина всё, что исходит сверху незыблемо и сомнению не поддаётся. Хотел Политковский рассказать о том, что Царской семьи скорей всего уже нет в живых. Хотел, да не сказал. Во-первых, до конца не верил в это сам. Если уж он не верил, так, что говорить об этом селянине? А если и поверит, что с того?  Царь ведь от престола отрёкся. Отрёкся от Богом ему врученной России, ещё недавно великой империи, а сейчас разодранной на части, захлебнувшейся собственной кровью.

    Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Когда из-за поворота показались деревянные монастырские постройки, мужик истово перекрестился.

   - Спасибо тебе, дядя! – капитан соскочил с телеги.

   - Господи, спасе! – отвечал крестьянин.

    Его ждали. Чему Политковский совсем не удивился. Три монахини в строгих, чёрных одеяниях стояли у ворот обители и скорбно смотрели на дорогу.

   Капитана провели в гостевую, где дали умыться и вычистить одежду. Затем пожилая монахиня повела его к настоятельнице.

   Его, совершенно светского, военного человека, удивительное дело, провели прямо в женскую келью. Там, кроме настоятельницы, пожилой женщины с усталым осунувшимся лицом стоял мужчина в одежде священника. По осанке, цепкому взгляду Политковский определил в нём военного человека.