Отдаю свое сердце миру - [17]

– Что ж, тогда отнесите это в регистратуру. – Доктор Охари вручает им квитанцию и брошюру «Инструкции по уходу за ранами». – Удачи вам. – Напутствие звучит как мрачный прогноз.

– Fa Nabla! – восклицает дедушка Эд, как только они выходят на улицу. Он с отвращением прижимает руку к груди. Да это удар ниже пояса: езжай в Неаполь, ты меня бесишь.

Аннабель виснет у него на руке, ковыляя обратно к фургону.

– Ты такой обманщик.

– Что? Я? Кто бы говорил! «Мои врачи дома». Белла, Белла, тебе досталось проклятие Аньелли.

– Проклятие Аньелли?

– Все сладкоречивые лжецы. Это затягивает нас в мир неприятностей, но и помогает оттуда выбраться.

– Я думала, ты порвешь этого доктора Охари на куски.

– Еще чего. Плевать я на него хотел.

Но Аннабель видит, что дед и тут привирает. И дело не в том, что доктор Охари задел врожденную гордость дедушки Эда. Доктор Кван – вот, кто беспокоит деда. Вся эта история. Хищник и Сет Греггори. Аннабель может прочесть это по его лицу. Но дедушка Эд – не просто беспокойный опекун сумасшедшей девчонки. Он все просчитывает, и Аннабель это знает. Он выбирает то, что, по его мнению, даст ей лучший шанс на выживание. Это непростая задача, когда в обеих ее руках по гранате.

– Сейчас я могу съесть твою пасту прямо из кастрюли.

– Умница.

Дедушка Эд возвращается на то место, откуда они уехали. Она, может, и сладкоречивая лгунья, но ее не обманешь. Они паркуются возле автострады. Ночью, когда мимо проносятся грузовики с включенными фарами, фургон дрожит под натиском их мощи. Они как кометы и метеоры, огненным вихрем летящие мимо ее маленькой капсулы; они обжигают кожу, когда она пытается заснуть. Выжигают образы на сетчатке: яростные крики, горестные вопли, медленный и скорбный кортеж машин. Поникшие плечи Роберта и Трейси. Сокрушительное чувство вины. Несправедливость самого ее существования.

Ее сердце все еще качает кровь. Оно тужится, выталкивает и гоняет туда-сюда бесконечные галлоны[31] жизненной субстанции. И так изо дня в день. Она – преступница. На двери ванной сушатся ее постиранные носки, все еще в розовых разводах. Она видит их – два неподвижных белых призрака, зависающих под потолком.

7

Хотя сердце весит меньше, чем консервная банка супа, здоровое сердце перекачивает две тысячи галлонов крови каждый день.

Кухонный кран должен быть открыт до отказа в течение сорока пяти лет, чтобы слить объем воды, равный количеству крови, прокачанной сердцем за всю жизнь.

Если смотреть по-другому: в течение среднестатистической жизни сердце прокачивает около полутора миллиона баррелей[32] крови. Этого достаточно, чтобы наполнить двести железнодорожных цистерн.

Несмотря на всю эту силу и мощь, в теле единовременно находится только полтора галлона крови. Достаточно потерять всего два литра крови – одну бутылку диетической колы – и можно попрощаться с жизнью.

Аннабель обещала и матери, и дедушке Эду, что отдохнет несколько дней, дождется, пока заживут волдыри, и только после этого продолжит марафон.

Но на ней лежит проклятие Аньелли. Она – сладкоречивая лгунья.

Ее толкает вперед некая сила, не подчиняющаяся здравому смыслу. Сила, которую ничем не обосновать. Называйте это чувством вины, стыдом, жаждой искупления. Называйте это страхом или храбростью. Называйте это человеческим духом, который пытается взлететь.

Называйте это глупостью, учитывая состояние ее ног. И не забудьте назвать это глубочайшим желанием противостоять безнадежности.

Очень, очень трудно незаметно выскользнуть из фургона, когда на скамейке внизу спит дедушка. Это требует заблаговременного планирования. Сет Греггори назвал бы это умыслом. В данном случае планирование включает в себя записку, которую она написала дедушке Эду накануне вечером. Кроме того, она спит в одежде. Рюкзак она упаковала, пока дедушка Эд чистил зубы и полоскал рот «листерином» перед сном. Она запаслась энергетическими батончиками, фруктами и булочкой с ломтиками сыра, так что сможет и позавтракать, и пообедать.

Помимо плана требуется и немного удачи, но ей везет: на столе она замечает стакан со следами бургундского. Второй стакан вина, выпитый дедушкой Эдом перед сном. Видите? Все-таки он за нее переживает. Тем не менее он громко храпит. Открытый рот зияет как пещера.

Сбегая тайком, надо быть готовой и к другим отвратительным неудобствам: терпеть нечищеные зубы, справлять нужду на улице. И, хуже того, самой менять повязку, бросая старую на ступеньке у двери фургона. «Прости меня», – заранее говорит она. Это уже настолько заезженная фраза, что ее следует нанести татуировкой на запястье, а может, и на сердце. Она наматывает столько бинтов, что кажется, будто на ногах снегоступы. Она будет ковылять всю дорогу, как мистер Джанкарло.

В ближайших три дня Аннабель предстоит близко познакомиться с тропой Железного коня. Она преодолеет сорок две из почти трехсот миль тропы. Если дедушка Эд не отречется от внучки после ее побега, они встретятся в национальном парке на реке Сноквалми в конце первого дня, у излучины реки Якима на второй день и на съезде с шоссе Кэбин-Крик-роуд за городком Истон на третий день. День, когда ей исполнится восемнадцать.