Отдай мое сердце - [15]

Поэтому мой роман с леди Меламори Блимм шокировал ее отца и остальную родню не самим фактом, а только рекордной продолжительностью. Правила хорошего тона велят девушкам из аристократических семейств бросать любовников не позже, чем через дюжину дней после первого свидания. Но с тех пор, как Меламори поступила на государственную службу, да еще и в Тайный Сыск, что по меркам ее родни немногим лучше, чем продать себя в рабство на одном из подпольных рынков Куманского Халифата, от нее заранее ожидают сколь угодно разрушительных выходок. То есть, будь наш до неприличия затянувшийся роман единственной проблемой, Корва бы это как-нибудь пережил.

Гораздо труднее ему смириться с тем фактом, что однажды, давным-давно я вылечил от безумия его любимую жену, предварительно простив ей покушение на мою жизнь, спланированное и осуществленное, как нам всем хочется верить, в помрачении и бреду[4]. Причем почти нечаянно вылечил: метнул в нее Смертный Шар и приказал выздороветь; в ту пору я вовсе не был уверен в результате да и сейчас отношусь к собственной способности исцелять, мягко говоря, настороженно.

Не могу сказать, что выздоровление улучшило характер леди Атиссы и прибавило ей здравого смысла; как по мне, даже наоборот, но безумием от нее больше не пахнет, а значит исцеление действительно произошло. С тех пор сэр Корва Блимм мой вечный должник, и я могу представить, насколько это для него невыносимо. Ну то есть только теоретически могу. Я-то человек совсем другого склада: когда меня спасают, говорю «спасибо» и спокойно живу себе дальше в полной уверенности, что регулярное спасение друг друга – неотъемлемая часть нормальных взаимоотношений между людьми.

Но и это вполне можно было бы пережить. Тем более, что быть моим вечным должником легко и удобно: я не болтаю о своих добрых поступках на всех углах. И не донимаю сэра Корву требованиями деятельно выражать мне благодарность – например, низко кланяться при всякой встрече или держать на стене в гостиной мой парадный портрет.

Однако есть еще одна проблема. В семействе Блиммов существует легенда, будто их единственная дочь регулярно сбегает в далекий Арварох не просто ради собственного удовольствия, а спасаясь от ужасного меня.

Беда в том, что поначалу леди Меламори действительно меня побаивалась – много лет назад, в самом начале нашего знакомства, когда я за ней крайне неуклюже ухлестывал, а она никак не могла решить, что делать с этаким счастьем. В смысле насколько далеко меня можно послать, чтобы потом вернуть, если вдруг понадоблюсь. Однажды она пожаловалась родителям, что новый коллега ее иногда пугает; ляпнула и забыла, а они запомнили навсегда.

С тех пор многократно изменилось все, начиная с самой Меламори, к чьей врожденной способности мотать мне нервы прибавились чрезвычайно полезная привычка регулярно спасать мою жизнь и удивительное умение привносить в нее радость, однако Блиммы по-прежнему считают, что в моем лице их дочь обрела вечный кошмар, от которого одно спасение – смотаться в Арварох. А тот факт, что Меламори стала первой за всю обозримую историю магии Соединенного Королевства ученицей тамошних буривухов, которые, по идее, такому могут научить, что самому Лойсо Пондохве в страшных снах не снилось, ее родители полагают просто предлогом, придуманным, чтобы сохранить лицо. Люди часто выбирают считать правдой самую неприятную из возможных версий. А когда она одновременно еще и самая понятная, вцепляются намертво, чтобы никто не смог эту страшную якобы правду у них отнять.

Таким образом, в моем лице сэр Корва Блимм обрел злейшего врага, которого следовало бы придушить собственными руками. И одновременно вечного благодетеля, спасшего его любимую жену. Жить с такой непростой композицией в голове и правда не сахар, я ему от всего сердца сочувствую. Но изменить ничего не могу. Разве что на глаза пореже попадаться; впрочем, до сих пор это у нас получалось как бы само собой.

Интересно все-таки, какого лешего он пришел?

Одолев пятьдесят пять ступенек – да, я шел следом и злорадно считал – сэр Корва внезапно остановился и спросил:

– Ваш кабинет на самом верху?

– Да, в башне, – жизнерадостно подтвердил я.

– Нелепо так высоко карабкаться ради нескольких слов, которые можно сказать прямо здесь, – решил он.

Я так восхитился его здравомыслием, что наступил на горло своему пресловутому чувству комического, которое подстрекало меня забубнить: «Говорить о делах следует в кабинете, обедать в столовой, спать в спальне, а по лестницам можно только ходить вверх и вниз». Еще, чего доброго, поверит, что для меня это важно, вздохнет и пойдет дальше – мне же тогда за ним тащиться, умирая от любопытства, еще семьдесят три ступеньки, четко осознавая, что сам виноват.

Поэтому я кивнул:

– Как хотите.

– Нынче ночью мне приснилась моя дочь, – сказал сэр Корва таким тоном, каким обычно сообщают о досадных бытовых неприятностях специально вызванному мастеру по ремонту. – Обычно я не придаю значения подобной ерунде, но она поклялась нашей фамильной клятвой, что этот сон имеет такую же силу, как визит наяву. Строго говоря, клятва в ее исполнении мне тоже всего лишь приснилась, но я не раз слышал, что сновидения, которые можно приравнять к реальным событиям, действительно существуют, поэтому всякое может быть. А вы решайте сами, принять мои слова на веру или выбросить из головы.