Отцы - [9]

— Эту шутку с бурами ты здорово отмочил. Бедный малый совсем растерялся. А теперь — серьезный вопрос: куда мы направим свои стопы, Карл?

Брентен был чуть не на целую голову ниже своего спутника. Лихо сдвинутый на затылок черный котелок, который вице-фельдфебель запаса Феликс Штримель именовал «цивильной каской», оставлял открытыми начесанные на лоб волосы. Усиков он еще не завел — Карлу еще и двадцати одного года не было. Однако верхнюю губу покрывала жиденькая неровная растительность, за которой Брентен любовно ухаживал, смазывая ее «фиксолином». Карл глубокомысленно сдвинул брови. Феликс предложил:

— Едем на лоно природы. На конке до Ютхорна…

Карл энергично замотал головой.

— Бр-бр… Б-р-р. Только не за город! Пошли лучше в «Летучую мышь»!

— Великолепно! — тотчас согласился Феликс, снова подхватил приятеля под руку и на потеху Прохожий затянул громким, отнюдь не пленительным голосом: «Я бродячий певец… крыс, мышей я ловец…»

Карл, вспоминая зеркало и своих сестер Мими и Лизбет, пел: «Счастлив тот, кто сожрет все, что он не пропьет».

И так, упорно распевая всяк свое, они потащились в бар «Летучая мышь».

3

Поздно вечером Карл Брентен волей-неволей направился домой. Его гнала неодолимая потребность выспаться. Двое суток он кутил без просыпу: в субботу, отпраздновав день рождения Мими, они вчетвером пошли шататься по пивным. Но последние десять часов путешествовали только Карл и Феликс. Густав и Хинрих, дрессированные муженьки, как презрительно называл их Брентен, вернулись, точно послушные собачонки, к своим женам. Карл Брентен презирал всех женщин мира, и в особенности свою собственную супругу. Минутная слабость — и ад на целый век. Кто это сказал? Гм… Феликс, конечно. Пошляк этот Феликс. Но он прав.

Карл подошел к дому и уже собрался было войти в подъезд, как вдруг откуда-то из темного угла навстречу ему выскочила соседка, фрау Боллерс. Он испуганно отшатнулся.

— Господин Брентен, господин Брентен, вам лучше в таком виде не подниматься наверх. Ваша жена родила мальчика.

— И поэтому мне туда не ходить? — возмутился Брентен. — Очень мило!

— Дорогой господин Брентен, — убеждала соседка, — всего несколько часов как она родила. Ваша жена очень измучена. Надо же понимать. И потом — ваша теща там. Она уже несколько раз о вас спрашивала.

При слове «теща» Карл Брентен вздрогнул и попятился. Сразу присмирев, он обалдело смотрел на соседку. Только теперь, по-видимому, слова ее дошли до его сознания.

— Да, да, тогда, значит, я… Гм! Гм! Так вы говорите, фрау Боллерс, мальчик? Боже ты мой, у меня сын! Да, да, тогда я… тогда я лучше… — Он крепко ухватился за косяк двери, круто повернулся и, шатаясь, вышел на улицу. Но тут же возвратился и позвал фрау Боллерс, уже поднимавшуюся по лестнице.

— Фрау Боллерс, вы… Вы оказали бы мне большую услугу… Я был бы вам весьма признателен… Вы ведь видите, что я… Понимаете… у сестры моей сегодня день рождения… Может быть, вы проследите, когда старуха уйдет?

— Хорошо, с удовольствием, господин Брентен!

— Не будет же она там торчать целую вечность. И я хотел вас просить… Да… Не дадите ли вы мне как-нибудь знать… Когда путь будет свободен… Знаете что? Когда путь будет свободен, начертите мелом тут вот, на двери, крестик… Сделаете? Буду вам страшно признателен, страшно признателен!

— Хорошо, как только фрау Хардекопф уйдет, я непременно дам вам знать.

— Вот спасибо, фрау Боллерс, большое спасибо!

Говорят, что, если пьяный свалится в реку, он тотчас протрезвеет. Карлу Брентену казалось, что его окунули в ледяную воду. В его отяжелевшей голове неумолимо стучало: «Я отец… у меня сын…» Он, конечно, знал, что это скоро случится, но представить себе этого не мог. И вот свершилось: он стал отцом.

Карл Брентен свернул на Шпрингельтвите и на узкой Нидернштрассе смешался с густой толпой прохожих. Куда он шел? Он знал одно — домой ему еще нельзя. Итак, он стал отцом. У сестер глаза на лоб вылезут. До сих пор они еще как-то надеялись его спасти; теперь они поставят на нем крест: безнадежен, мол… Черт бы их взял, всю эту благородную семейку! Мнят о себе невесть что. Только и знают что подпускать шпильки и издеваться. А помочь ему — это никому не пришло в голову. И Феликса — к дьяволу! Он один виноват, что и сегодня весь день прокутили. Он же и на дебош подбил: подуськивал до тех пор, пока не вышла эта история с зеркалом. А если действительно придется платить, Феликс скорее всего увильнет. Наверняка увильнет: он уже намекал… Я для всех мальчишка. Все думают, что меня нужно опекать. Будь они трижды прокляты! Какое кому дело, когда и на ком я женился? И кого касается, что я стал отцом? Непонятная слабость овладела Карлом. У него родился сын, а он весь день прокутил, пропьянствовал. «Не забывай, что ты Брентен». Подумаешь! «Брентен — это кое-что значит…» Ха-ха! Сейчас все они прикидываются, будто страшно озабочены его судьбой. Раньше надо было позаботиться о своем «младшем братце», как они говорят, а то довели до того, что он стал пролетарием. А теперь шипят: «Ты ведь не пролетарий, Карлхен. Не забудь все-таки, что наш папа был не кто-нибудь, а известный и всеми уважаемый цеховой мастер, в бюргершафте