Братья Витальеры

Царили стяжательство, лицемерие и жестокость. Римское папство стояло во главе западного мира. Огнём и мечом старалось удержать оно мировое господство церкви. «Святая» инквизиция[1] во всех странах Европы жгла, колесовала, обезглавливала сомневающихся, вероотступников, еретиков, истребляла народы, осмелившиеся усомниться в непогрешимости папства. Тёмные, фанатичные массы натравливались на «ведьм» и «иудеев», их бросали на костры, а имущество обращали в пользу церкви. Монахи, которые когда-то давали обет бедности и смирения, стали богатыми и заносчивыми. Лучшие земли принадлежали им. Монастыри по блеску и богатству походили на замки, церковная знать в роскоши и мотовстве соперничала со светской. А народ — крестьяне и горожане — должны были платить десятину и подати, преумножая богатства и силу церкви.

Дворянство было не лучше. Князья и рыцари душили селенья поборами, грабили, нападали на купцов на дорогах, врывались в процветающие города, жгли и убивали — и все ради единственной цели: обогащения, добычи. Благородные бездельники в своей алчности не останавливались даже перед тем, чтобы продать за звонкую монету ближайших родственников: так, «славный рыцарь Конрад фон Урах», по свидетельству хроники, продал за три фунта хеллеров аббату из Лорха собственных сестёр Агнессу и Малиту. Чтобы защитить своё право грабежа, благородные господа учредили тайный суд; и тот, кто противился их произволу, представал перед этим судилищем, которое знало только один приговор — смерть от меча.

В эти мрачные времена, шесть столетий назад, весной 1369 года, по дороге из Шверина на Висмар брели два странных, очень непохожих друг на друга человека: высокий сутулый старик с большим коробом на спине и стройный молодой парень с дубинкой на плече, на которой болтался узелок с пожитками. Вокруг маленького исхудалого лица коробейника топорщилась растрёпанная борода. Волосы в те времена носили длинные, и они, прикрывая уши, почти достигали подбородка. У него же они курчавились, бесчисленными чёрными змейками спадая на самые плечи. В руке он держал довольно толстую узловатую палку, на которую опирался при каждом шаге и которая при случае могла быть неплохим оружием. Одежду, прикрывавшую его тело, ему, видимо, дал какой-то крестьянин: балахон грубого домотканого холста, холщовые заплатанные штаны — им полагалось бы сидеть в обтяжку, но они висели на нем складками, потому что у их прежнего хозяина, наверное, были толстые ноги. Это одеяние довершали грубые, но добротно сплетённые лапти.

В его молодом спутнике все выдавало сельского жителя: широкое, грубое лицо, лишённая каких-либо украшений куртка, серые в обтяжку штаны, лапти, и только взгляд — открытый свободный — не имел ничего общего с робким взглядом покорного, забитого крестьянина. Белокурые волосы сзади прикрывали шею, а спереди опускались на лоб до самых бровей.

Странствующий торговец Йозефус уже с первых часов их знакомства узнал, что у его спутника не было ни родителей, ни знакомых. Он работал то у одного, то у другого хозяина, а теперь направлялся в гавань и хотел стать матросом.

Поначалу Клаусу общество старого, да к тому же болтливого человека было не очень приятно, но когда он увидел, с какой радостью крестьяне встречают коробейника и как Йозефус для каждого находит доброе слово или полный участия совет, когда заметил, что старик думает не только о собственной выгоде, но готов при необходимости помочь и безвозмездно, его неприязнь понемногу прошла.

Йозефус был живой газетой: от деревни к деревне, от человека к человеку нёс он последние новости, и любознательным слушателям даже в голову не приходило сомневаться в его словах. Йозефус знал о том, что в предгорьях Альп или где-нибудь ещё началась новая война; об избрании нового папы в Риме он рассказывал так, как будто сам при этом присутствовал; он знал во всех подробностях о честолюбивых замыслах датского короля, города которого становились все больше и могущественней. Были у него в запасе и новости из близлежащих селений. Сидел он среди обступивших его крестьян и ни одного вопроса не оставлял без ответа. И о неурожае знал он, и о «чёрной смерти», о свадьбах, о нападениях разбойников, о мятежных цеховых подмастерьях, об осажденных замках рыцарей-разбойников, о колесованных злодеях, об отлучении от церкви, провозглашённом последней папской буллой, известны были ему и последние слухи о самозванце «маркграфе Вальдемаре», который хотя и был уже давно похоронен, но все ещё занимал умы людей. Как о последней сенсации он мог рассказать о только что происшедшем в Шверине событии — ослеплении семи схваченных разбойников; их пустили теперь по миру с двумя поводырями: безруким и безногим. Йозефус доставлял крестьянам не только новости, но и различные снадобья и лекарства. В его коробе можно было найти чудодейственную мазь: стоит помазать ею вымя коровы или козы, и удой у неё удвоится. Был у него тончайший чёрный порошок: раствори его в воде, прими внутрь — и к тебе не пристанет никакая чума. Или вдруг извлекал он из короба полированные палочки из волшебного дерева, которые, если, конечно, верить старому коробейнику, принимали на себя любые болезни. Если, к примеру, у кого-нибудь болят суставы, нужно только поусерднее потереть этой палочкой больное место, и, как уверял Йозефус, все пройдёт. Были у него и всевозможные заморские специи: перец, имбирь, шафран, мускат.