Отчий дом - [232]

Одна Лариса не испытывает никакого смущения и натянутости, хотя Петр прямо издевается над ней:

— Зачем, Лариса, вы навалили в стакан сахару?

— А что? Неужели вприкуску пить будете?

— У каждого есть собственный вкус. Я, например, пью совсем без сахара, но, конечно, хороший крепкий чай, а не бурду, от которой пахнет банным веником? Зачем вы кипятите чайник?

— А без этого он не распарится…

— Мы пьем чай непареный!

— Просите чаю настойчивого, а парить не велите! Отколь же густоте-то взяться?

Не обиделась, только посмеялась, сверкнув зубами. А улыбка такая приятная, поддразнивающая.

— А скажите, Лариса, сколько вам лет? — пристает Петр.

— С Покрова тридцать четвертый пошел. А почему вы этим интересуетесь?

— Вы очень молодо выглядите. Какие крепкие у вас зубы! Не дай Бог, если укусите… (Тут Павел Николаевич прикрылся газетой.)

— А что, разя по зубам мне меньше лет выходит?

— По зубам только лошадиный возраст определяют… Только вот нейдет вам эта косынка. Напрасно вы ее нацепили. Это совсем не модно.

— Мы свои вкусы наблюдаем. У нас с открытой головой не ходят.

— И декольте не носите? А вам оно очень шло бы… А хорошенькое колечко у вас на пальчике!

— Григорий Николаич подарили. Настоящий алмаз в нем: стекло режет…

— А румянец-то у вас какой! Как зорька утренняя… Красота!

— Теперь уж какая красота! И половины того не осталось, что было в девках.

— Недаром за барина замуж вышли…

— Ну-с, я пойду поработать, — тихо произносил вдруг Павел Николаевич, ни к кому не обращаясь и удаляясь из столовой.

«Вот какая ты гадина!» — думал отец про сына.

Петр держался нахально. Все дело в том, что он был твердо уверен, что бабушка оставила завещание в пользу внуков, его и Наташи, а потому отчий дом и все имение принадлежит ему с сестрой. Он не раз слышал это обещание в детстве и теперь окончательно выяснит это дело. Выяснить необходимо до отъезда и распорядиться изгнанием «этой хитрой бабы» из отчего дома и отстранением ее от дел по имению.

Петр уже заговаривал на тему о завещании с Наташей, но та брезгливо морщилась:

— Я не хочу об этом говорить… и думать… Только что схоронили бабусю, а ты…

— А я должен выяснить, потому что у меня кончается отпуск, я возвращаюсь на театр военных действий и должен сам написать завещание…

— Ну, и делай как хочешь, а меня оставь в покое!..

И вот Петр приступил к выяснению. Однажды после ужина он постучал в дверь кабинета и спросил:

— Можно поговорить?

— Пожалуйста. Присядь!

Петр не сел. Он начал говорить, ходя по кабинету и стараясь не встречаться глазами с отцом.

— Дело вот в чем, — начал Петр после паузы, предварительно вздохнувши, — мне надо ехать… на фронт… в действующую армию…

Пауза и вздох.

— Возможно, что меня ранят вторично более серьезно или вообще… убьют.

Снова пауза, без вздоха.

— Между прочим — я женился…

— Поздравляю.

— И жена моя уже в интересном положении…

— Еще раз поздравляю.

— Так вот… Отправляясь снова в бой, я должен позаботиться о семье и оставить… ну, гарантии… завещание на случай смерти…

— Всего лучше обратиться к нотариусу…

— Да, конечно! Но я должен сперва выяснить свое положение… Имущественное положение…

— Не понимаю, как я тут могу помочь?

— Дело в том, что… Насколько мне известно, покойная бабушка оставила завещание в пользу своих внуков… Так это?

— Бабушка писала несколько завещаний и потом уничтожала их. Последнее, как я узнал в Симбирске, было сделано в пользу симбирского Спасского монастыря, но и оно было ею уничтожено формальным порядком еще два года тому назад. Никакого нового завещания после смерти матери не осталось, и потому наследниками по закону считаются дети, то есть я и Григорий…

— Странно!..

— Чего же тут странного? — строго и сухо спросил Павел Николаевич.

— Вообще… в нашем доме теперь много странного… — обиженно ухмыляясь, задумчиво произнес Петр.

Взгляды отца и сына встретились. В них было обоюдное презрение и ненависть.

— Ты что же, подозреваешь меня в сокрытии завещания? — вставая с места, спросил Павел Николаевич повышенным тоном. — Я, братец, не вор, никого в жизни не обкрадывал и даже… портретов не воровал!

— Я просто хочу выяснить вопрос… И сделаю это в Симбирске…

Павел Николаевич почувствовал оскорбление и, не владея уже собой, закричал:

— Вон из моего дома! Я не желаю больше тебя видеть и… знать!

— Отлично.

Петр вышел по-военному, пристукивая и позванивая шпорами и, одевшись и наскоро уложив свой дорожный чемодан, ушел на хутор.

В доме воцарилась зловещая тишина. Внизу остался один Павел Николаевич. Лариса ушла после ужина, до ссоры. Тетя Маша и Наташа укрывались наверху и ничего не знали о ней.

Павел Николаевич долго обдумывал свое положение, ходил по кабинету и вдруг решительным шагом направился на верхний этаж.

— Наташа! Можно к тебе? — спросил он взволнованным голосом, осторожно стукнув в дверь.

Наташа писала кому-то письмо и вся была погружена в эту работу. Она испуганно вздрогнула, услышав голос отца.

— Ты не легла еще?

— Нет…

Наташа торопливо сунула недописанное письмо в ящик стола и отперла дверь.

— Что случилось? — спросила она с тревогой, увидя необычное выражение на лице отца.

— Хочу поговорить с тобой… Ты знаешь, что сейчас произошло?