Отчий дом - [8]

Мне хотелось взглянуть на нее. И это удалось. Я увидел ее лицо в полумраке автобуса, такое спокойное и удивительной красоты, и глаза наши встретились. Она смотрела так, как будто знала меня. А этот продолжал все спрашивать, все заигрывал: какая здесь водится рыба? как с клубом? как с танцами? Она перестала отвечать и смотрела на меня, будто увести хотела, а он все не отставал, подталкивал, и косился черным своим глазом, и все говорил…

Лес вдруг расступился. Мы въезжали в большую деревню: конец пути, конец движению. Сделав последний рывок, автобус затих. Все заторопились, засуетились, и меня тоже вынесли наружу. «А теперь куда?» — думал я. И вдруг моей руки коснулась теплая, мягкая рука. «Скорей, — шептала девушка, — пойдемте скорей… — Она уже взяла меня под руку и уже толкала куда-то в темноту. — Эти геологи, от них одна морока, такие они шустрые да быстрые, только берегись». Мы куда-то шли в обволакивающей, густой темноте, в запахах уходящей осени. Вдруг девушка остановилась.

— Подожди здесь, — и скрылась, исчезла сразу.

А через минуту она уже была рядом со мной, и я сам словно бы вернулся к себе.

— Да вы замерзли. Вы к кому-нибудь приехали?

— Дом ищу.

— Дом? Свой дом?

— Ищу, где можно дом купить.

— Так сейчас у вас есть где остановиться?

Я ответил, что негде.

Она взяла меня под руку и куда-то повела. Я стал говорить, невнятно рассказывал, что ищу пристанище свое…

И вот мы подошли к какому-то большому дому. Она уже открывала дверь. На нас пахнуло старыми книгами, старыми одеждами.

— Вот я вас и привела. Здесь и переночуете, — говорила она тихо.

Из темноты показывалась то полоса желтой занавеси, то красный бархат каких-то длинных одежд, развешанных по стенам, то синие изразцы голландской печи и темные одежды, сваленные на лавке, и кожаный диван, и громадный тулуп на нем.

— Укладывайтесь, тут тепло, тихо. Это клуб. Догадались? Под тулупом сладко заснете, а утром я вас разбужу. На полке найдете еду. Вы мышей не боитесь?

— Да нет… Не боюсь.

— Так до завтра…

Она ушла, я, как только лёг, сразу уснул.

Вы, может быть, не поверили, что такое могло со мной случиться. Такое случилось, вот в чем дело! И, просыпаясь среди ночи, я помнил пожатие ее руки, ее слова: «Так до завтра».

Проснулся от крика птицы — такое пронзительное начало нового дня! Вскочил и, зацепив ногой за какую-то накидку, упал в ворох одежд, пелерин, плащей. С трудом выбравшись из этого невообразимого кокона, накинув тулуп на плечи, хотел тотчас выйти наружу. Прошел узким коридором на сцену. Гулкое пространство зала эхом отозвалось на мои шаги. Я двинулся дальше другим коридором и тоже как будто знал хорошо, куда иду. Вот оно, фойе. Какое странное слово! Дверь оказалась запертой, и ключа в отверстии замка не было.

Я простучал своими сапогами на другую половину дома — тут действительно была библиотека, и окна в металлических решетках, а за ними ширился свет: уже уходили утренние тучи. Мне бы, может быть, остаться здесь, и сесть за чтение, и, как школьнику, дождаться ее, взять томик Пушкина… Но я отправился искать черный ход и нашел его — он был изнутри накрест забит досками. И так я сделал круг, обошел весь дом и вернулся в комнату, где провел ночь. На полке лежали хлеб, лук, печеная картошка, стояла кружка с водой — мой завтрак. Но есть я не стал, подошел к окну, попытался открыть его. Отодвинул ржавые гвозди, сдерживающие раму, и она распахнулась, и воздух ворвался в комнату. Я высунулся по пояс наружу, оглядывая окрестность. За садом из яблонь и слив раскинулись на пригорке избы: справа, вдалеке, за полями виднелась кромка леса, а слева, совсем близко, — пологий спуск, лощина с елями и — о диво! — излучина реки рядом, а за нею сплошною стеной — лес. Я прыгнул вниз, в траву. И уже было побежал, но осадил себя и, спокойно поглядывая по сторонам, охваченный величием открывшегося простора, стал медленно спускаться к реке.

Легкая волна скользила у берега. В одной из лощин я отыскал источник и попил воды. Затем разделся до пояса, вошел в воду и принялся плескаться, обливая плечи, грудь и лицо, а умывшись, растерся фланелевой рубахой и на голое тело надел свитер и куртку.

Отсюда хорошо были видны ряды изб, скотные постройки, а на пригорке справа на выступе — роща оголенных деревьев и церковь с высокой белой колокольней, ржавыми куполами и зеленой крышей. Постояв немного, я направился от реки, через небольшие овраги, прошел лугом, сорвав несколько цветков, и стал подниматься к роще. Скоро увидел толпившиеся кресты — кладбище. Я прошел его краем.

Церковь была внушительных размеров, но когда я подошел ближе, она, казалось, преобразилась: легкая и изящная, она словно готова была взлететь. Через арки колокольни виднелись купола, будто парящие в воздухе.

В окошке дома, к которому подошел, всколыхнулась белая занавеска, я заметил это.

Навстречу вышла пожилая женщина. Она была дородна, большие руки обнажены по локоть, а поверх синего платья в мелкий белый горошек была накинута овчинная куртка.

— Чего надо? — как будто безразличным голосом спросила она.

— Вот ходил к реке, — сказал я как можно добродушней. — Ходил, бродил, теперь есть очень хочется.