Отчет Брэдбери - [40]

Вторник. 21-е июля, 11:30.

Сегодня утром я совершила кое-что, чего лучше бы не происходило. Могу поклясться, у меня были самые лучшие намерения, но теперь мне страшно. Мне бы не хотелось, чтобы это когда-нибудь повторилось.

20:45.

Клона увезли. Приехали те же двое мужчин и забрали его. Если их планы не изменятся, я снова его увижу. Я не буду на это рассчитывать. При всей их озабоченности системой и протоколом, они непостоянны. Я на них ужасно зла. Это была жуткая сцена. Они прибыли в восемь. Мы с клоном сидели на кухне и ждали. Я объяснила ему, что должно произойти. Он выслушал, но, по-моему, не понял. До их приезда он был спокоен, что кажется его естественным состоянием, когда он не находится под лекарствами. Я собрала ему туалетные принадлежности, которые купила раньше, сложила их в старый кожаный футляр моего мужа. Положила в нейлоновый рюкзак футляр, а также кое-какие летние вещи мужа — футболки, спортивные рубашки, тонкие носки. Рубашки были с короткими рукавами. Я беспокоюсь, что ему не позволят их носить. Все это слишком большого размера. Я собрала ему кое-какую еду, сложила ее в коричневый бумажный пакет. Фрукты и овощи, сколько поместилось, и овсяное печенье с изюмом, которое испекла для него утром, и оно ему вроде понравилось. Ему разрешили взять одежду. Но еду взять не позволили, даже печенье. Не объяснили, почему. В половине восьмого он был полностью готов к отъезду. Он сидел рядом, был спокоен. Мне хотелось непринужденно провести с ним время, прежде чем они приедут. Мне нравилось думать, что он в довольно хорошей форме. Я чувствовала, что мне все удалось. Он выглядел гораздо приличнее, чем в тот день, когда его привезли ко мне. Чистый, отдохнувший, спокойный. Последние дни он хорошо ел. Учитывая все, что он пережил, насколько был шокирован и напуган, можно сказать, что хотя бы под конец своего пребывания у меня дома он был удивительно счастлив. Не знаю, имело ли то, что я называю счастьем, какое-либо отношение к его пребыванию за пределами Отчужденных земель. Кто знает, может, он и там был счастлив? Может быть, он не хотел убегать? Может быть, то, что я называю счастьем, было своего рода ступором от пережитого шока? Он не сказал ни слова. Как я могу быть уверена? Я приодела его для поездки — серые легкие жатые слаксы и белая вязаная рубашка-поло. Я проверила, чтобы его лицо, руки и ногти были чистыми, расчесала ему волосы. Он походил на игрока в гольф. Зачем я это делала? Пыталась произвести на этих мужчин впечатление своей заботой? Когда эти двое вошли, он заволновался. Когда его привезли, он был без сознания; маловероятно, что он их узнал. Они вели себя бесцеремонно, грубо. Совершенно безосновательно, подумала я и сказала об этом им. Они не потрудились уверить меня в том, что я ошибаюсь.

Казалось, клон не желал уезжать от меня. Может быть, мне просто хочется в это верить? Они торопились забрать его. Я попросила их не торопиться, не волноваться. Мне нужно было время, чтобы рассказать им, как все прошло, что он любит есть. Я хотела сообщить, что он умеет пользоваться туалетом, что ему настоятельно необходимо принять душ, что ему нужна новая одежда, что одежда, которую я приготовила, не подходит ему по размеру, а больше всего ему нужно нижнее белье. Они не слушали. Я смотрела, как клон мрачнеет. Я сказала, что хотела бы оставить его у себя еще на какое-то время. Я просила дать мне еще один день. Они отказали. Я попросила, чтобы они позволили мне вывести его к машине. Они и в этом отказали. Я боялась, что он не захочет идти с ними. Я встала между мужчинами и клоном. Низенький бородач протиснулся мимо меня. Я говорила: остановитесь. Пожалуйста, остановитесь. Я умоляла другого мужчину, показавшегося мне не таким бесчувственным скотом:

— Пожалуйста, велите ему остановиться.

Он ничего не сказал. Бородач взял клона за предплечье.

— Не делайте ему больно, — попросила я.

Я видела, что клон испуган. Я не знала, что он может сделать. Он ничего не сделал. Не сопротивлялся. Когда они выводили его, клон не взглянул на меня и не издал ни звука.

Посадив его в машину, мужчина постарше, высокий, с жуткими руками, вернулся в кухню, чтобы рассказать мне про новый план. Он сказал, что сейчас посвятит меня в самое основное, а детали мы обговорим через несколько дней. Они хотят, чтобы я связалась с Рэем. Они хотят, чтобы я поехала к нему. Они хотят, чтобы Рэй встретился со своим клоном лицом к лицу. Они хотят, чтобы Рэй провел с ним время, а потом написал о том, что он чувствовал, что это значит. Они даже не знают Рэя. Впрочем, я тоже. Они хотят, чтобы я убедила его это сделать. Когда отчет Рэя издадут, сказал он, это будет иметь огромное значение. Я должна стать связной, наставницей, нянькой. Я должна видеть потребности клона. Должна преподать ему навыки выживания, дать ему знания о мире, о том, кто он и что. Я должна сделать его таким, чтобы его можно было показать миру. Они хотят, чтобы я научила его говорить, если он пока не умеет, говорить достаточно хорошо для того, чтобы однажды он смог рассказать всем про зло, заключенное в клонировании. Пока он не будет к этому готов, сказал высокий мужчина, и пока отчет Рэя не будет написан, я должна во что бы то ни стало сохранить клона живым и невредимым.