Отчет 00. Жил (как-то) старик без старухи... - [28]
Сожаление об упущенном, такое привычное и такое болезненное, сжало меня, как кусок теплого пластилина, пронизанного нервами. Нервы начали болезненно рваться под безжалостными жесткими руками. Руки продолжили мять и крутить.
Я жалобно взвыл, и когда напуганное сожаление отдернулось, хлебнул пива и заставил себя захохотать. Утробный истерических хохот раздул меня. Ненадолго, пока смеюсь, я стал больше боли и выше сожаления.
Продолжая смеяться – над Джейн, над куклами, над неведомыми умниками загадочного Департамента невступивших планет, рекрутировавших меня, я, не останавливаясь, пошел сквозь комнаты, на ходу нажимая на курок.
Мишени. Я смотрел на них и видел мишени, которые надо поражать, не останавливаясь, и больше я ничего не видел.
Тиски несогласия с тем, что я их убиваю вместо того, чтобы трахать, зажали меня и стали давить. Хрупкие стекла сожаления хрустнули сразу, и я стал стальной пластинкой хохота, сильнее и сильнее сжимаемой зубристыми кусками чугуна. Каждый выстрел все сильнее и сильнее закручивал тиски, приближая пластинку к звонкому стеклянному слому.
Я шел, мрачно ухмыляясь предвкушению того, как сломаюсь.
– Пожалуйста, не убивай меня!
Палец на курке замер. Я тоже замер, глядя в голубые миндалевидные глаза, жалобно-беззащитные, в фотографию которых я как-то ненадолго влюбился.
Она… девушка, очень напомнившая мне тогда смутный образ кого-то, кого я искал, ждал, хотел и не находил, не дожидался, отталкивал… она сползла с журнального столика на ковер, положила сцепленные пальцы на сдвинутые колени и грустно глядя в сторону, продолжила разыгрывать сценку, черновой вариант которой я набросал, глядя на беззащитное выражение ее фотографии.
– Я знаю, что я – ненастоящая, что существовать мне всего несколько минут, а потом я исчезну насовсем. Но, пожалуйста, я не хочу, чтобы последнее, что я почувствую перед тем, как исчезну, была боль.
Она подняла на меня заплаканные глаза, почти что живые, и пластинка с тихим звоном лопнула.
Пистолет исчез за дверью.
Спокойное желание гладить ее, ощутить ее запах, почувствовать, как твердеют ее соски под моими пальцами, коснуться языком ее языка, взъерошив ее волосы, провести пальцами по впадинке спинных мышц, вцепившись зубами в шею, сжать ее ягодицы и насадить на себя. Услышать ее первый вскрик, раствориться в кошачьих голубых глазах, и уплыть далеко-далеко, качаясь, как коробочка на волне.
Я рухнул на колени, подкошенный этим желанием. Она немедленно наклонилась и потянулась ртом к моему напряженному члену.
Нежность исчезла. Осталась похотливая ярость.
– Ах ты кошка! – заорал я, хватая ее за волосы и поднимая ее лицо к своему. Глянув в ее напуганные глаза, затуманенные желанием, я неуклюже подмял ее под себя, неуютно ощутив, как член зажало между животами, завел руку под живот и нащупав мокрую щель, подвел член к ней и толкнул. Члену стало уютно и приятно.
Она вскрикнула. От вскрика мне стало страшно. Страх выхлестнул из живота и парализовал. Я понял, что останавливаться нельзя. Одеревеневшие руки заползли ее под спину, я толкнул тазом, почти не чувствуя тела, еще. Еще, еще, еще. Потом накрыл ее извергающий стоны рот своим хрипящим и. Заглянул в близкие-близкие глаза. Страх рос. Я стал комком сладко дергающегося страха, заливавшимся в тело, в голову, в член. Страх заполнил меня, а потом лопнул сладким ядерным взрывом.
Она издала последний визг, а потом задышала, хрипло, с каждым вздохом все спокойнее и спокойнее. Я вспомнил, что мне тоже надо дышать и поборов диафрагму, вздохнул.
С первым вздохом нахлынули опустошенность и спокойствие. Какой-то кусок хаоса, живущий во мне и питавшийся схлестнувшимися «хочу» и «нельзя», исчез, сменившись на ровное «могу».
Я откатился на пол и затянулся, глядя в далекий белый потолок.
«Спасибо» – тихо шепнул она, и исчезла, оторвав и утащив львиную долю опустошенности, оказавшейся не такой уж пустой. Образовавшаяся пустота, одиночество, стала тянущей, очень-очень-очень болезненно тянущей, как рукой за яйца, зубами за язык – заставляя жалобно поскуливая тянуться туда, куда тянут.
Я потянулся. Я подумал, что одному даже лучше – некого терять, не за кого переживать, некем шантажировать. Никто не достает, когда захочешь побыть один. Никто не тянет по пивным барам, дискотекам и в постель, когда надо заниматься делом. И вообще надо заниматься делом, а женщины отвлекают. Любая женщина может только притворяться любящей, а на самом деле быть агентом врага, специально подосланным влюбить и уничтожить.
Никогда не буду общаться с женщинами…
Только я только что трахнул мечту своей далекой юности, а так – никогда.
– Ага! – выдавил я между приступами хохота. – Совсем-совсем никогда!
Глоток коньяку деловито занялся прожиганием дороги в желудок. Наверно, где-то прочитал, что желудок – промежуточная станция по дороге к сердцу. Я послал ему вслед подмогу и весело посмотрел на тупиковую станцию, на которую они приедут в конце длинного путешествия. Член стоял монументальным напоминанием о снизошедшей таки на меня способности втыкать его во что-то извивающееся и постанывающее, не раздумывая о конформации ментального поля этого постанывающего, времяпровождении в прошлой жизни, времени суток проведения втыкания.
Это могло бы стать началом романа. Если бы он не был так привычен к дисциплине, а она не была бы так непривычна к войне.
Встречаються как-то посреди зоны чрезвычайного проишествия на секретном объёкте генерал с дивизией десанта, усиленный танками и вертолётами, и некий куратор...
Можно написать так: У них было время подготовиться к эвакуации с гибнущего корабля. Но… Можно так: Он бы очень странным — и его притягивало ко всем странностям, которые нашлись на второй планете его пути. И так: с ним никто не пытался по хорошему — все пытались по нормальному. Не получалось… Или даже процитировать краткое описание сюжета: «— А ты уже во владельцы пол-царства собрался? То-то я гляжу, ты так напрягался, добывая себе топор-кладенец и арбалет-самобой. — Ага. Осталось только получить координаты пещеры, в которой живёт дракон, охраняющий пенис-самотрах — и полцарства с принцессой в нагрузку — моё».
Можно написать так: вырвавшись из рамок привычного, он ушел искать себя. Можно так: он был странный человек. Ему НЕ хотелось снять девушку, словить дозу наркоты, подраться, а потом собрать пацанов и сходить на разборки. Но у него это получилось, причём глобально... И так: Его попытались сделать главным. Поплатились. Или даже процитировать краткое описание... нет, сюжета тут мало, так что просто процитировать: «– Ни хрена себе подстряли! – хрипло вдавила моя глотка. Выдавила с трудом. Тело было обезвожено. Дрожащей неуверенной рукой я снял с седла бурдюк и присосался.
ЭТО ИЛИ ОЧЕНЬ СМЕШНОЙ ИЛИ ОЧЕНЬ СТРАШНЫЙ И ГАДКИЙ ТЕКСТ!!! (Завистит от читателя). Узять типа абычнаго панка-падонка и забрать с ацталой дикой планеты Земля (в працессе общего скрытного рекрутинга в Дипатамент Невступив... то есть Неприсаеденёных Планет). Натаскать. Обучить. Нарваться. Сослать на планету, заселённую в приснопамятные времена бывшими соплеменниками. Получиться трудноописуемый... (Основные события начинаються с того, что герой курит и смотрит, как на него устраивают засаду). / Текст рекомендован в качестве учебного пособия по изучению психологии падонков.
Нумбани – технологически развитый африканский город недалекого будущего, в котором люди живут в гармонии с роботами-гуманоидами под названием «омники». И когда террористы угрожают разрушить это единство, появляется герой по имени Ифи Оладеле! С ранних лет Ифи увлекается конструированием роботов – машин, улучшающих жизнь окружающих. Став свидетелем катастрофического нападения Кулака Смерти на аэропорт Нумбани, при котором было выведено из строя множество роботов-охранников OR15, Ифи понимает: городу необходимо нечто большее – настоящий защитник. Пока Кулак Смерти сеет семена раздора между людьми и омниками, Ифи конструирует умного и способного к сопереживанию робота Орису, названную так в честь могущественных духов-охранников ее народа.
В сборнике представлены рассказы самых разных направлений фантастики. Это и фэнтези, и мистика, и форестпанк, и научная фантастика, и альтернативная история. События происходят как в далёком, так и в близком прошлом, а также в будущем и в настоящем, в разных странах, на разных континентах и в разных мирах. Есть здесь и весёлые истории, и серьёзные, и грустные, а порой и просто хорор. Но всё, о чём рассказывает Сергей Булыга, – чистая правда. Хоть и фантастическая.
«…Зодчий приподнялся и посмотрел сквозь бойницу. Видимая часть Зокона утратила глубину и контрастность, затянувшись лёгкой белёсой дымкой. Откуда-то издалека, словно из-под земли, послышался слабый гул. Он медленно нарастал, постепенно и неотвратимо захватывая сознание, бесцеремонно внедряясь в каждую клеточку тела. Ощутимо росла вибрация. Зодчий продолжал всматриваться в клубы мутного тумана, пенными валами наползающего на «стартовую площадку». Скоро низкий гул превратился в грохот и начал ощутимо давить на голову, словно гигантская ладонь разбушевавшегося исполина.
Граница между миром живым и миром мёртвых. Лишь четыре крепости стражей охраняют её. Они сдерживают напор орд нежити, несмотря на то что за спиной давно уже нет единой Империи, которой они служили.Люди, эльфы, гномы и орки давно забыли о границах своего мира и с увлечением убивают друг друга. Смогут ли они объединиться перед угрозой громадной армии нежити, наступающей на границу? Или продолжат рвать глотки друг другу, несмотря ни на что? А может, среди них найдутся те, кто предпочтёт служить новым хозяевам?
Порубежье - суровый мир, здесь не место слабому и неумелому. Местные жители славны на весь Тарон крепостью духа и жестким характером. Как и всем людям - им не чуждо ничто человеческое: жажда славы и богатства, любовь и ненависть, зависть и подлость. Здесь можно встретить как честного человека, так и отъявленного мерзавца. Вот только рыцарей и праведников не встретишь - не прижились. Да и вряд ли приживутся. Может, климат для них неудачный, для организма вредный.Да и не про них этот роман.
Если удалось выбраться живым из логова врага, уберечь от смерти любимую и разделить радость победы с друзьями, это еще не значит, что Фортуна повернулась к тебе лицом. Андрей Фетров начинает это четко осознавать, когда вместо возвращения в привычную реальность оказывается в жестоком мире низкорослых воинов. Шансов попасть в лапы кровожадных хищников или получить дубиной по голове там гораздо больше, чем просто дожить до утра. Особенно после того, как он узнает, кто стоит за созданием незаживающих ран, с недавнего времени связывающих сразу три реальности.
Можно написать так: Они появились из неоткуда. К ним попали саммые ценные люди. Счёт пошёл на часы. В пекло бросили самых лучших. Можно так: Он был очень странным. Но как ни странно, оказался на своём месте. И так: Его попытались законопатить туда, где он должен был быть по их мнению. Не получилось. Он потерялся, нашёлся и попал туда, где он хотел был по его мнению. Или даже процитировать краткое описание сюжета: Земля стремительно приближалась. Присмотревшись, я понял, что это дно.” Из воспоминаний инструктора по экстремальным видам спорта".