От Великой французской революции до I Мировой войны - [24]

Sweet Home: дом ювелира

В 1820 году, во время бракоразводного процесса королевы Каролины, бирмингемский ювелир Джеймс Лаккок, которому удалось отложить некоторую сумму, чтобы в возрасте пятидесяти девяти лет отойти от дел, вместе с женой, сыном и дочерью поселился в небольшом доме в Эджбастоне. Благодаря лорду Кэлторпу, у которого он приобрел участок земли, Лаккок построил дом своей мечты. Он хотел, чтобы дом был «уютным и комфортабельным», «скромным по цене и размерам». Он разделил участок на две части и сдал в аренду свой первый дом, что обеспечило ему постоянный доход. У него было «все, о чем [он] мечтал. [Он сам] спланировал дом и сад на живописном, ухоженном и защищенном от ветра участке, находившемся на западном склоне холма; почва была плодородная, и все, что [он] сажал, прекрасно росло». У себя в саду он посадил индийские каштаны и рябину, потому что [ему] «всегда казалось, что несколько величественных деревьев составляют неотъемлемую часть респектабельного сельского дома». Он не только выращивал овощи, но посадил также «нежные примулы и простую наперстянку, скромные подснежники, изящную лилию, пышные пионы». В этом вопросе он остался верен себе: в то время отдельные цветы, например гвоздики, считались цветами ремесленников, другие, как, например, георгины, более изысканными и дорогими. По всему саду он расставил декоративные вазы с написанными на них изречениями о гармонии семейной жизни. Канавка в дальнем углу сада была скрыта живой изгородью и ее можно было принять за ручей. В Лайм—Гроув, как Джеймс Лаккок назвал свой дом, он достиг «вершины блаженства», «счастья находиться вдали от мирской суеты и всех разочарований и обманов… был переполнен радостью от обладания маленьким раем». Он жил там, занимался садоводством, писал книги, принимал у себя друзей, участвовал в строительстве новой воскресной школы для унитарианцев из Бирмингема, посещал благотворительные собрания — в общем, выступал в роли публичного человека. Полный энтузиазма поэт–любитель, он вдруг тяжело заболел и боялся умереть. Он отважился написать от имени своей жены стихи о самом себе. Он проник в духовную сущность жены, чтобы перечислить все добродетели супруга, которого ей будет очень не хватать — об этом мы читаем в стихах.

Кто в девственной груди моей

Открыл сокровища страстей

И сделал дрожь ее сильней?

Супруг мой.

Кто без корысти мне сказал:

«Тебе, хотя доход мой мал,

Охотно бы его отдал»?

Супруг мой.

Кто городскую чехарду

Покинул, чтоб со мной в саду

Предаться честному труду?

Супруг мой.

Кто принимал тяжелый бой

С неумолимою судьбой

И опыта нажил с лихвой?

Супруг мой[30].

Мало кто из супругов воспевал свои достоинства от имени собственной жены! Однако жизнь и мечты Лаккока тронули множество сердец. В середине XIX века дом представлялся англичанам местом счастья и нежности, но взгляды мужчин и женщин на дом не совпадали. У мужчин, помимо дома, были публичная жизнь с ее заботами, страхами и удовлетворением, женщинам же редко удавалось вести хоть какую–то жизнь вне дома; дом для них был всем, «естественным обрамлением» их женственности.

ГЛАВА 2 ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Мишель Перро, Анн Мартен—Фюжье

Семья в XIX веке была главной сценой, на которой разворачивалась частная жизнь; именно в семье складывались характеры людей, создавались ритуалы и обычаи, плелись интриги и возникали конфликты. Семья была невидимой рукой, двигавшей развитие гражданского общества, отправной точкой всех поступков людей.

Во всех доктринах, от консервативных до либеральных и даже анархистских, она представляется ячейкой существующего порядка; на самом же деле она — очень хаотичный и противоречивый организм. Нуклеарная семья не без труда выделяется из сложной системы родственных отношений и очень зависит от того, живут люди в городе или в деревне, от местных традиций, от социальной и культурной среды.

Конечные цели отпрысков определяются тоталитарной семьей, но они все чаще восстают против ее диктата. В результате между представителями разных поколений и полов, между отдельными личностями, желающими самостоятельно решать свою судьбу, возникает напряжение, подпитывающее скрытые процессы, которые разрушают ее изнутри. Это тем заметнее, что семья все чаще прибегает к помощи правосудия для улаживания споров и ссор, как бы ставя себя в зависимость от внешнего контроля.

Автономной жизни семей, в особенности бедных, угрожает также нарастающее вмешательство государства, которое нередко подменяет собой семью, главным образом в том, что касается детей, самого ценного, что есть в семье.

Безусловно, существуют и другие формы частной жизни, она не ограничивается лишь семейными рамками, тем не менее семья в XIX веке, отчасти по политическим соображениям, стремится подчинять себе всю частную жизнь людей, в особенности сексуальную, «зеркалом» которой, по словам Мишеля Фуко, она является, и определять правила и нормы. Разного рода общественные институты, в которых люди так или иначе проживают вне семьи, — тюрьмы и интернаты, казармы и монастыри, а также социальные группы — бродяги и денди, монахини и «амазонки», богема и хулиганы — часто вынуждены определять себя через семью, составляя ее периферию.