От Великой французской революции до I Мировой войны - [155]

Проведение таинства

Клод Ланглуа отмечает, что в епископстве Ванн в 1800- 1830‑х годах регулярность таинства отпущения грехов варьировалась в зависимости от личности кающегося. Ежемесячная исповедь отныне становится обязательной во всех средних учебных заведениях. Некоторые набожные души, обычно всей семьей, причащаются и исповедуются так часто, что епископ начинает беспокоиться, как бы вверенное ему духовенство не переутомилось. Однако было бы опрометчиво переоценивать эту новую потребность народа. На протяжении всего XIX века селяне, жившие в окрестностях епархии Белле, будут настроены к частой исповеди враждебно. В епархии Арраса сами пастыри с недоверием относятся к подобной практике. В Бретани такой рьяности не будут отмечать вплоть до наступления XX века. До этих пор верующие ограничиваются тремя–четырьмя визитами на исповедь в год.

В гендерном отношении существовали различия в со вершении таинства исповеди. Статистические исследования, проведенные в Орлеанской епархии по просьбе монсеньора Дюпанлу, анализ количественных данных исповедовавшихся у кюре из Арса, жалобы священников во время пасторских визитов, короче говоря, во всех имеющихся источниках упоминается феминизация исповеди. Эта тенденция подчеркивается «исповедью в зависимом положении» (Ф. Бутри): миссия священника — следить за соблюдением невинности девушки, за верностью супруги и за честностью служанки.

В первой половине века исповедь детей совершенно не интересует французское духовенство. В Бретани, пишет Мишель Лагре, она не практикуется до первого причастия, то есть до двенадцатилетнего возраста. В 1855 году Рим начинает критиковать это ограничение. Французские священники постепенно подчинятся новому указанию; в 1861 году синод бретонских епископов постановил, чтобы священники исповедовали маленьких детей не только формально. Детская исповедь набирает обороты; в конце XIX века процедура полностью повторяет исповедь взрослых. В 1910 году, сразу после обнародования декрета Quam singulari, в епархиях было учреждено частное причастие. Однако в епархии Сен–Бриё в Бретани, и это лишь один пример, новая практика вызывала негодование верующих.

Мальчики, как правило, прекращают ходить на исповедь после первого причастия. Безразличие мужчин варьируется в зависимости от региона; в долине реки Лис в конце века 60% мужчин причащались на Пасху; несколькими километрами южнее, в Артуа, таких не больше 20%. В частности, многим молодым рабочим исповедь приносит разочарование. Норбер Трюкен со смехом рассказывал, как, во время единственной попытки, он ушел от добрейшего священника, который спросил, «видел ли он женщин». Духовенство не настаивало на том, чтобы вернуть в лоно церкви этих мужчин; при необходимости священники умели проявить широту взглядов. В 1877 году синодальные статуты Монпелье советовали исповедникам особенно не ждать мужчин, избегать излишних расспросов по поводу их сластолюбия и проявлять к ним все возможное снисхождение.

Эволюция моральной теологии

Эти советы напоминают о том, что моральная теология и позиция священников на протяжении XIX века постоянно эволюционировали. С момента заключения Конкордата (1801) и до 1830 года торжествовал ригоризм, вписавшийся в традицию галликанства[424] и, более того, янсенизма. Пасторы одержимы идеей проклятия и страхом кощунства. Ригоризм созвучен проповедям о конце света. Отказ и отсрочка в отпущении грехов в то время — повседневная практика. В первую очередь этому подвергались публичные грешники и те, кто многократно совершал один и тот же грех, не те, кого теологи рассматривали как «случайных» или «рецидивных». Неудивительно поэтому, что в приютах для умалишенных находилось огромное количество женщин, одержимых религиозной манией, которые изводили себя самоистязаниями и гибли от анорексии во имя того, чтобы Бог избавил остальное человечество от наказания за их грехи.

Ригоризм суда совести основан на осуждении всего, что связано с весельем и сластолюбием и что не подчиняется духовенству. Балы, «ассамблеи», бретонские «пардоны»[425], кабаки, крестьянские вечеринки, свадебные ужины, молодежные сборища и даже простое кокетство — все вызывает гнев священников–мракобесов. Древние разговоры о неприличном обнажении шеи вдруг ожили благодаря гильотине, страшной мстительнице за старорежимные грехи. Жан–Мари Вианней порицает молодежь и их родителей, а кюре из Вереса мешает крестьянам танцевать. Даже во времена Второй империи священник из Массака, что в Тарне, перед началом мессы инспектирует внешний вид женщин; одной из них не постеснялся отрезать прядь волос, посчитав ее прическу чересчур вызывающей.

Однако с 1830 года начинаются послабления. На протяжении следующих двух десятков лет, благодаря усилиям решительно настроенных священников, например монсеньора Деви, епископа Белле, в семинариях и разных собраниях духовенства понемногу начинают утверждаться доктрины Альфонсо де Лигуори[426] в переводе кардинала Тома Гуссе. Эта новая моральная теология призывает духовника к осторожности и снисхождению; она советует не приводить грешника в отчаяние. Успокоить грешную душу отныне представляется более полезным для спасения, нежели привести в ужас. Влияние иезуитов и вообще изменения в итальянской церкви благоприятствуют гуманизации исповеди. Верующие в массе своей начинают принимать самые простые принципы моральной теологии, поэтому пастырское слово не должно уже быть столь тяжелым; и вот ужасный кюре из Арса, отныне подобревший, мешает свои слезы со слезами тех, кто пришел к нему на исповедь.