От тёмного истока - [73]

Меня разорвало на части, меня пронзило тёмно-огненными, бешено горячими копьями, раскалённая белая боль буквально ослепила меня, и лишь краешком воли, уголочком сознания я цеплялся за ментальный рычаг, не позволяя ему переключиться и сделать моё тело плотным — самым последним инстинктом я понимал, что это меня немедленно убьёт. И надо было где-то найти ещё кусочек сознания и сил, чтобы сквозь плотный тёмный кровавый жар поднять правую руку и нанести свой единственный удар штыком. Я нашёл это сознание и эти силы. Я ударил. Слабенько, как ребёнок в уже проигранной драке. Но этого хватило. Залесьев взвыл и боль отпустила меня, сменясь жутким звоном в голове. Жар вокруг постепенно пропал. Мой взор прояснился, и сквозь мутный воздух я вновь увидел тусклый дневной свет, поляну, серые ёлки и нелепый деревянный терем — я уже не стоял на его крыльце, за время нашего столкновения мы с графом неощутимо переместились довольно далеко от ступенек к краю поляны. Граф всё ещё стоял передо мною, но из его тела больше не росли щупальца, а на горле зиял широкий порез, из которого толчками выплёскивалась кровь — красная, не чёрная. Ни «истинное зрение», ни деволюмизация у меня ещё не были выключены. А значит, образ графа полностью совпадал с его реальным физическим состоянием. Я отключил свои сверхспособности — психические силы были на исходе, но и физически я был невероятно слаб — ноги не держали меня, я упал на одно колено и опёрся руками о землю. В правой я всё ещё сжимал окровавленный штык-нож.

Залесьев издал жуткий булькающий звук разрезанным горлом. Он странно смотрел на меня, медленно отступая к раскрытым дверям терема. А из них вдруг выскочила Люция, вся растрёпанная, в окровавленной разорванной рубашке.

— Отец! — визгливо крикнула она. — Отец, что это значит?! Ты не убил его? Что с тобой? Жертвы готовы, настало время ритуала!

Я глянул вверх и над самыми кончиками ёлок разглядел бледную полную Луну, красновато просвечивающую сквозь облака. Время вышло. Я остался один против двух исчадий ада, но даже не мог твёрдо стоять на ногах. Тем не менее, я не собирался сдаваться. Мне было уже всё равно. Переложив штык-нож в левую руку, правой я потянул из кобуры пистолет. Движения давались мне с колоссальным трудом, пистолет весил будто бы тонну, тащить его из кобуры было словно тянуть в гору товарный вагон.

— Стоять, — прошептал я. — Ни с места. Я буду стрелять.

Граф всё так же странно смотрел на меня. Рана, которая за минуту убила бы обычного человека, его вроде бы и не беспокоила. Однако же он не сделал никакой попытки к повторному нападению. Зажав жуткий разрез на горле левой рукой, правой он обхватил подскочившую к нему Люцию и опёрся на неё.

— Время… — кое-как прокаркал он. — Ритуал, Люция. Помоги мне дойти. Ритуал… Этот… сумел ранить меня… гадёныш… астральный клинок… Всё-таки Анна не сочиняла, когда мы её из той будки забирали… Похоже, у них и правда есть какая-то организация. Но ничего… Мне бы только дойти до алтаря! Люция! Веди меня! Потом мы их всех добьём…

Кинув в мою сторону испепеляющий, полный неземной злобы взгляд, старшая дочь графа буквально поволокла отца по ступенькам крыльца наверх. Физической силы ей всё ещё было не занимать, и очень быстро они скрылись в глубине строения, я же за это время сумел проползти лишь пару шагов.

— Малинов, — шелестом послышался вдруг бестелесный голос. — Малинов, это я, Рихтер. Простите меня, мой друг, я не смог одолеть эту молодую демоницу. Я заперт в туманной форме, Малинов, заперт до захода солнца, у меня нет теперь сил трансформироваться в неурочное время. Вы должны остановить их, больше некому. Наши запаздывают. Я буду с вами, но не смогу вам ничем помочь, кроме совета. Берите любой дробовик разбежавшихся охранников — эти заряжены серебром против меня. Вы молодчина, вы смертельно ранили Залесьева ментальным клинком. Все свои чародейские силы он нынче тратит на то, чтобы попросту остаться в мире живых хотя бы до завершения ритуала, а это означает, что пока что он обычный человек из плоти и крови. Его теперь можно просто застрелить. Я хорошенько потрепал Люцию, не думаю, что она сможет также легко прыгать от серебряной дроби, как её мамаша тогда у дежурки. Хоть один раз заденьте её серебром и с нею будет покончено. Скорее же, Малинов!

— Рихтер, — пробормотал я. — Я пытаюсь идти. Но не уверен, что смогу бегать и стрелять.

— Надо, товарищ агент! — в бестелесном голосе дампира звучали умоляющие нотки. — Скорее! Подумайте об Анне и о том, что сейчас сделает с нею граф!

Я подобрал одно из оброненных охранниками ружей и, опираясь на него, как на трость, заковылял к терему. С некоторым удивлением я обнаружил, что могу всё же передвигаться достаточно быстро, хотя, конечно, о применении каких-либо сверхспособностей и речи быть не могло — я был совершенно опустошён. Однако терзающая меня тревога за Анну и ярость к графу и Люции, к их словам о жертвах и ритуале придали мне сил, так что я смог даже и перестать опираться на дробовик и взять его наизготовку.

Страшный путь по истёртым ступенькам вниз, в пещеру я вспоминать не хочу. Помыслить невозможно, сколько безвинных страдальцев протащено было по этой лестнице в чёрные глубины за века владычества Залесьевых. Их стоны и плач словно бы отдавались эхом в пульсирующем рокоте недр. Стискивая зубы от всевозрастающего гнева, я повторял про себя угрозы нечестивому семейству и той адской гнуси, которой они поклонялись. Но почему и граф и Люция говорили о «жертвах» в множественном числе? Разве не только Анна нужна была им? Снизу вдруг донёсся до меня истошный женский вопль, и я понял, чьей кровью негодяи решили задобрить своего мерзкого хозяина и дополнительно обеспечить успех богохульного ритуала. Это кричала Мария Хосевна Залесьева.