От Тарутино до Малоярославца - [7]

А. Н. Попов, раскрывая, в основном, борьбу амбиций высших чинов, также заметил существование этой драмы доверия армии к своему командованию. «Только глубокое доверие войск к давно знаменитому вождю могло предотвратить опасное волнение и ограничить борьбу мнений штабными толками и сплетнями… Такое положение дел не могло не иметь влияния на решение главнокомандующего, оно мешало свободе его действий и внесло колебания и нерешительность, если не в отношении к общему плану, то к отдельным действиям»[25].

Вопрос свободы действий главнокомандующего, устойчивости к политическому и морально-психологическому давлению после оставления Москвы стал еще острее, чем после оставления Смоленска, когда был фактически отстранен от командования М. Б. Барклай де Толли. Достаточно вспомнить совет в Филях, на котором большинство генералов склонилось в пользу сражения, глухое недовольство армии оставлением Москвы, требование царя, а затем комитета министров дать объяснения «столь нещастной решимости». Если бы немедленно по оставлению Москвы не последовало решительное наступательное действие в виде флангового маневра, пребывание М. И. Кутузова в занимаемой должности завершилось бы уже в сентябре. Поэтому идея флангового маневра пришлась как нельзя кстати, как средство решения проблемы доверия общества и армии к главнокомандующему. Армия, как и высшие генералы — Барклай и Беннигсен — ожидали, что занятие позиций на старой калужской дороге в близком расстоянии от Москвы неминуемо приведет к сражению с Наполеоном, вынужденному отвечать на угрозу пресечения своих сообщений.

О расчете на скорое столкновение с противником М. И. Кутузов писал в рапорте царю от 4 сентября (ст. ст.): «…обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву». В следующем рапорте от 6 сентября он писал: «Сим способом надеюсь я, что неприятель искать будет мне дать сражение, которого на выгодном местоположении равных успехов, как при Бородино, я ожидаю»[26]. В отличие от других военачальников эта решимость была показной, предназначена для общественного мнения и царя, чтобы сохранить доверие военного руководства и получить неделю-другую для усиления армии. То, что это было так, видно из следующего рапорта царю от 11 сентября, в котором упор делался на укомплектование армии[27]. То, что М. И. Кутузов вовсе не колебался в давно сделанном выборе направления противоборства, исключавшем генеральные сражения, видно из подтекста всей его предыдущей переписки с императором Александром. В каждом рапорте, говоря о намерении дать новое сражение, имелась оговорка, подготавливающая царя к изменению своего решения. Царь Александр хорошо это понял на примере рапорта от 27 августа, в котором полководец доносил об отражении всех атак и одновременном отходе на 6 верст. В своем письме к сестре от 12 сентября он восклицал: «…о, эти шесть верст, которые отравили мне все удовольствие от победы при Бородино…».

В упомянутом рапорте от 6 сентября сразу после предположения одержать «равных успехов как при Бородино» следует абзац о вреде мародерства, поселившемся в армии и ставшем одной из главных причин отступления от Бородина. (Кутузов имел в виду самовольные отлучки во время боя). «Зло сие частью причиной и тому, что я, одержав жестокое сражение при Бородине, должен был после баталии отступать назад»[28]. Каждый, кто даст себе труд логически связать этот пассаж с предыдущим, увидит сквозящий между строк вопрос — а нужно ли нам второе Бородино, если последствия первого так чувствительны для армии.

В приказе по армиям от 30 августа также можно прочитать фразу, содержащую тот же вопрос. Вот она: «Генеральное сражение, которое неприятель, находясь от недостатка в продовольствии в гибельном положении, конечно, предпримет дерзость нам дать, должно решить его участь. С нашей стороны предпринимаются все способы поразить его»[29].

Действительно, зачем идти навстречу желанию противника навязать нам сражение, когда он ослабевает от недостатка продовольствия? Но формально Кутузов выражает готовность сразиться и ободряет войска. Хитрость Кутузова была понятна такому умному человеку как император Александр, тоже умевшему писать для непосвященных одно, а проводить в жизнь другое, но она обманула многих историков, не заметивших многозначную, многослойную структуру посланий, использовавших те или иные места из переписки фельдмаршала для подтверждения своих научных построений.

Мы убедились, что Кутузов не помышлял о втором Бородино ни до, ни после оставления Москвы, что он правильно выбрал путь к конечной победе в войне. Получив от маневра необходимый морально-политический эффект, фельдмаршал затем постарался отойти подальше как от Москвы, так и от Смоленской дороги, чтобы не «спугнуть зверя» раньше времени. Неожиданному для многих изменению цели маневра способствовал сам Наполеон, потерявший интерес к преследованию ускользающей русской армии. Он не нанес, как обычно, быстрых ударов превосходящими силами с разных направлений. Предположения Л. Л. Беннигсена и М. Б. Барклая де Толли о неизбежности атак Наполеона не оправдались.