От Тарутино до Малоярославца - [6]

Отправной точкой для особенно пристального внимания А. Н. Попова к психологии ключевых военных деятелей стало следующее положение: «Значение лица в общественной жизни народа, в среду которого еще поверхностно проникло образование и который привык к правительственной опеке (не правда ли это про нынешних россиян? — С. Ш.) определяется не столько личными достоинствами и даже заслугами, сколько служебным положением»[20]. Отсюда А. Н. Попов вывел проходящую через весь очерк идею о том, что причиной появления и борьбы «генеральских партий» против М. И. Кутузова были претензии на пост главнокомандующего, амбициозность, болезненное воображение многих из них. «Такое положение Барклая и Беннигсена не оставляло их одинокими соперниками и недоброжелателями Кутузова»[21]. Очевидно, что в действительности основой борьбы мнений была сложность и противоречивость самой военной обстановки, по этой причине порождавшей и самые разные рецепты победы.

Свое исследование развития взаимоотношений М. И. Кутузова с ведущими генералами, а также Ф. В. Ростопчиным, А. Н. Попов провел в подкрепление данной концепции. «Устраняясь от всякой оценки военных соображений, вовсе не входящих в задачу нашего сочинения»[22], автор очерка прежде всего показывал разлад среди генералов, выражавшийся в стремлении приписать себе славу того или иного удачливого действия, объяснял его исключительно личными недостатками претендентов. Намерения М. И. Кутузова во всей их переменчивости, поскольку они привели к победе в войне, критике не подвергались. В силу сознательного уклонения от стратегического анализа проблем флангового маневра и произвольного толкования ряда фактов очерк А. Н. Попова не может считаться добротным исследованием собственно Тарутинского марш-маневра.

К сожалению, слабые стороны работы А. Н. Попова были унаследованы современными авторами. Например, Н. А. Троицкий, пытаясь дезавуировать попытки П. А. Жилина, Н. Ф. Гарнича, Л. Г. Бескровного (почему не указал А. Н. Попова? — С. Ш.) зачислить Барклая в одну оппозиционную группу с Беннигсеном, опровергает это цитатой из его письма царю, в которой Кутузов характеризуется как «бездельник», а Беннигсен — «разбойник». Ничего не объяснив и не найдя других отличий Барклая от Беннигсена, в предыдущей главе Н. А. Троицкий декларировал полную преемственность деятельности Барклая и Кутузова[23].

Чтобы выяснить значение Тарутинского маневра, необходимо установить:

1) состояние и возможности русской и наполеоновской армий по ведению войны на момент оставления Москвы русскими, а отсюда — стратегические планы и методы противоборства сторон;

2) степень свободы действий главнокомандующего русской армии и императора Наполеона, степень влияния на них политической и морально-психологической обстановки;

3) изменение первоначальных идей, заложенных во фланговый маневр;

4) морально-политическое значение маневра на фоне острой борьбы генеральской оппозиции.

Занятие французами Москвы после полупобеды при Бородино стало кульминацией их похода в Россию. Понимание того, что их возможности в оккупации бескрайних просторов России весьма ограничены и давно превышены, мы видим у Наполеона уже в Смоленске в августе 1812 г., у М. И. Кутузова в Филях, где он сравнивал Москву с губкой, способной впитать в себя бурный поток наступления. Наполеоновская армия получила на короткое время заметное превосходство над русскими, если не считать их плохо обученные и вооруженные ополчения (которые одной своей численностью должны были оттягивать на себя весомую часть сил). Но один из элементов мощи и подвижности — конский состав кавалерии, артиллерии и обозов — оказался истощен, главным образом, суровыми условиями и перенапряжением сил. Другой элемент мощи — продовольствие войск — также сильно пострадал во время похода. Таким образом, Великая армия могла еще дать и выиграть сражение, но «сидеть на шее у неприятеля» уже — нет, не могла. Надежда на новое сражение после занятия Москвы окончательно пропала. Единственным достойным средством окончания войны могло быть заключение почетного мира, с каковой целью и была поставлена задача взять Москву. Данная мысль нашла свое отражение в вышедшем в 1814 г. труде Ф. Н. Глинки, посвященном М. А. Милорадовичу, а вовсе не взята у иностранных ученых-стратегов.

Наполеон не смог предположить, что Кутузов, отдавший древнюю столицу без боя, через несколько дней совершит опасный маневр, не позволяющий ему без урона и в порядке уклониться от столь желанного сражения. Еще более удивительно его пятинедельное бездействие в ожидании начала переговоров.

Русская армия также оказалась в критическом положении. С другой стороны, она представляла собой, по выражению М. И. Кутузова, «остатки» былых сил, которые поразил порок дезертирства и мародерства[24] (конечно, не надо это понимать буквально), в то время, как жажда мщения в войсках достигла апогея. С одной стороны, небольшая приостановка военных действий позволяла серьезно усилить пехоту и удвоить кавалерию, дождаться прихода нового союзника — зимы, после чего победа была бы гарантирована. Русской армии нужно было сохранить боевой дух и, не вступая в бой, выждать время, работавшее исключительно на нее. Последнее было самым трудным. Надо было очень верить командованию, чтобы, видя бездействие, принимаемое за трусость, попытки переговоров, чреватых позорным миром, сохранять дисциплину, выдержку, присутствие духа.