От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник) - [18]

Отомстим за Киев - говорят защитники Ленинграда и Одессы, бойцы у Смоленска, у Новгорода, у Херсона. Ревет осенний ветер. Редеют русские леса. Редеют и немецкие дивизии.

Немцы в Киеве - эта мысль нестерпима. Мы отплатим им за это до конца... Как птица Феникс, Киев восстанет из пепла. Горе кормит ненависть. Ненависть крепит надежду.

27 сентября 1941 года

Федор Панферов

Подарки

Как-то необычайно из Москвы, с ее красивых улиц попасть вот в этот блиндаж - подземное царство. Но здесь, на передовой линии фронта, блиндаж считается самым комфортабельным местом: над тобой березовый в три-четыре яруса потолок, выше над потолком проносятся с воем снаряды, где-то совсем недалеко с треском рвется минометный огонь, строчат пулеметы, а тут, в блиндаже, ты можешь читать, писать, отдыхать. Но все это в какой-то свободный час, а в остальное время не до этого: на передовой линии идет жесточайший бой. Только несколько часов тому назад у немцев-фашистов отбита высота, и майор Шитов, командир полка, решив передохнуть часок-другой, с несколькими бойцами вошел в блиндаж.

Странно, когда он входил через узкую щель в блиндаж, он показался огромным, высоким и широкоплечим, но вот он сел за столик против нас, и мы видим - он маленький, а загорелое, обветренное лицо у него улыбчивое, глаза синие, какие-то детские. Но это тот самый Шитов, который отбил уже не одну высоту у фашистов, тот самый Шитов, за которым постоянно охотятся немцы и которого боятся, хуже чем минометного огня.

Он сел за столик и сразу заговорил:

- Знаете, чего бы я сейчас хотел? Забраться в ванну, затем в чистую постель и спать... недели две-три. Ну, чего нет, того нет.

В эту самую секунду бойцы внесли в блиндаж длинный ящик, и один из них, вытянувшись перед Шитовым, улыбаясь во все лицо, отрапортовал:

- Опять, так сказать, подарки, товарищ майор.

- Ну-у! Интересно. Что же сегодня прислали? - и пока бойцы открывали ящик, Шитов достал из угла прекрасное байковое одеяло, теплое белье и, разложив это на столе, задорно спросил. - Знаете, откуда это чудесное прислали? Э-э-э! Не догадаетесь. С Сахалина. Понимаете, с острова Сахалина. А это вот, - он выдвинул перед нами кульки с сушеными фруктами, - из Ташкента, - и взяв пригоршню, глубоко вдохнув запах фруктов, добавил. - Ох, как пахнет от них солнцем.

Пока Шитов рассказывал нам все это, бойцы открыли ящик. В ящике оказались самые простенькие вещи - карандаши, письменная бумага, конвертики, конфеты, затем платочки, сумочки для табака. По всему было видно, что все это и шили, и укладывали весьма неопытные, но любовные руки: конфеты лежали рядом с табаком, платочки, сумочки расшиты вкось и кривь косые зайчики, цыплятки, петушки.

Бойцы вместе с Шитовым смеются, отыскивая письма или записочки. Но ни письма, ни записки нет. Посмотрели на верхнюю крышку ящика, там и обратного адреса нет.

- Жаль. Видимо, забыли, - с грустью произнес Шитов, взяв сумочку с махоркой. - Ну, закурим махорочки, - сунул руку в сумочку и, что-то еще нащупав там, добавил. - Эх, да тут и бумажка, - но то, что показалось Шитову бумажкой, оказалось запиской. Он вынул ее и прочитал: "Бойцу Красной Армии от Сахновой Нины, ученицы 6-го класса, 14-й средней школы, г. Воронеж. ПОЖЕЛАНИЕ: Желаю вам успешных боев с немецкими фашистами".

- А вот еще, еще, - и боец тоже зачитал записочку: "Приезжайте скорее домой с победой. Ваня Чуркин".

Лица бойцов, майора Шитова на какой-то миг вдруг посуровели, зубы стиснулись: видимо, все в эту секунду перенеслись на линию огня, и тут же все заулыбались, а из глаз брызнули слезы. Стыдясь, украдкой смахивая с загорелых, обветренных лиц слезы, бойцы громко рассмеялись, а Шитов, разглаживая маленький платочек, тихо произнес:

- Ну, разве можно не драться за такой народ... Вот через несколько часов мы снова идем в бой... и будем бить врага с еще большей любовью к нашему народу...

Через несколько дней мы попали в штаб армии.

Мы вошли в крестьянскую, бревенчатую, с низкими потолками избу и попросили доложить о нас генерал-майору, начальнику штаба Кондратьеву. Когда адъютант, полуоткрыв дверь, докладывал о нас, я увидел: за столом сидит генерал-майор и что-то напряженно пишет. Он на слова адъютанта даже не поднял головы, и мне даже показалось, что мы напрасно зашли в этот час к генерал-майору: начальник штаба занят чем-то весьма серьезным, и нам, пожалуй, лучше удалиться. Но в эту секунду генерал-майор поднял голову, сказал:

- Просите.

Мы вошли. Генерал-майор любезно предложил нам сесть, любезно начал рассказывать про дела на фронте, но все равно по всему было видно, что рассказывает он как-то между прочим, улыбается как-то между прочим, что мысли его заняты чем-то совсем другим... и, может быть, поэтому мой взор невольно упал на ложку. Да. Да. На самую простую, столовую, алюминиевую ложку. Она лежала на столе, рядом с недоконченным письмом.

- Что это за ложка у вас? - спросил я.

Генерал-майор вдруг весь ожил, преобразился и, взяв ложку, показывая ее нам, взволнованно произнес:

- Понимаете ли, старушка... восьмидесяти двух лет... из Иркутска. Вон откуда. Тысяч семь километров будет.