От слов к телу - [29]

Совокупление

Каталог известной ретроспективы американских комедий в жанре slapstick, прошедшей в 1994 г. на фестивале немого кино в Порденоне, насчитывает 1674 актера обоего пола, снимавшихся в этом самом непритязательном и самом изобретательном жанре немого кино. Большинство из них остались лишь в сносках киноистории — сотни немых клоунов, обреченных забвению после короткого успеха у публики. Снаб Поллард определенно заслуживает большего (грубоватость его гэгов иногда граничит с изысканностью), хотя если взять первую часть его фильма «Соки весны» (Springtime Saps, Les Goodwins, 1927), то тут не за что зацепиться глазу даже самого азартного историка. Терпение, ибо нежданная жемчужина спряталась в части второй. Снаб — за рулем такси; внутри машины его партнер занят разговором с девушкой, продающей женские чулки. В ее чемоданчике лежат две искусственных ноги: с их помощью демонстрируются последние новинки чулочного производства. В пылу торговли она высовывает одну искусственную ногу из левого окна салона; другая оказывается с противоположной стороны машины. Камера то снимает машину спереди, то изнутри салона — в это время девушка крутит обе ноги, чтобы с лучшей стороны показать свой товар. Оставляю читателю догадаться, на что это похоже. Вульгарная скабрезность — обязательный компонент подлинного кинофарса — здесь обретает высочайшее качество. Если цензоры оставили этот фрагмент без внимания, то они, наверное, сидели перед экраном с закрытыми глазами.

Пот

Серджио Читти, много работавший с Пьером Пасло Пазолини, создал свой вариант киностиля на основе режиссерской манеры учителя — неореализм с изрядной примесью commedia all’italiana. Хороший пример — фильм «Casotto» («Будка», Sergio Citti, 1977), который вполне можно назвать экспериментальным за смелую сценарную идею и ее необычную подачу на экране (не говоря уже о кришнаитском напеве, занимающем всю звуковую дорожку). Дело происходит жарким летним днем в пляжной раздевалке — самые разные люди заходят в нее переодеться. А заодно поесть, выпить, заняться любовью. Кроме одного плана в самом начале, весь фильм снят внутри раздевалки: иногда нам только дают выглянуть наружу. Выходить оттуда незачем, ведь внутри — целый мир в миниатюре, где плоть, пот и телесные отправления являются материалом для мастерски оформленного подглядывания. Нам дают сделать то, чего мы хотели, но стеснялись: поглазеть на голые тела, послушать последнюю дружескую сплетню, почувствовать себя невидимыми свидетелями чужих жизней. Перед нашими глазами даже разворачивается драма между двумя собаками, а затем эпизод сна, исполненного библейских символов, который по ходу дела превращается в сюрреалистическую комедию. В кабинку входит мужчина и начинает переодеваться. Нам показывают его гениталии, и мы видим, что у него два половых члена. Следующий кадр — лицо. Он священник. Ему очень-очень грустно.

Царапанье

Петр Скала — одна из самых удивительных фигур в истории кино. В конце 1960-х, когда любое проявление свободомыслия в Чехословакии жестоко каралось, он у себя дома почти из ничего начал делать экспериментальные фильмы. В ход шли куски бракованной 16-миллиметровой пленки, пустой или отснятой, увеличительное стекло или микроскоп, подручные средства, пригодные для гравирования, вроде маникюрных ножниц или иголок, простейшие красители (из тех, что тогда можно было купить в магазине). О публичной демонстрации его фильмов речи не шло: Скала так никогда и не увидел их на большом экране. Фильмы под его руками становились чем-то средним между скульптурой и гравюрой: Скала царапал пленки, ставил на них пятна, поджигал и так далее. Соль для мытья посуды, яичный белок, бензин из зажигалки, ацетон, сахар и мед смешивались с клеем и лаком для волос, а потом наносились на эмульсионный слой пленки — по этому гремучему составу Скала работал тоненькими иглами; даже скальпели для глазных операций он возвел в достоинство инструмента для кинопроизводства. Такое впечатление, что он создавал предметы искусства из того, что осталось после конца света; отчасти так и было: фильмы Скалы — торжество индивидуального видения — были созданы в обществе, где видеть что-либо по-своему не полагалось. Под внешним сходством с экспериментами Стэна Брэкхейга (Stan Brakhage) фильм Скалы «Dies Irae» (Peter Skala, 1972) скрывает еще более хитроумную конструкцию, построенную из математики, алхимии и музыки. Это постоянно изменяющие форму сияющие пятна божественного света, чудо, сотворенное ремесленником в экстазе прозрения. Это как солнечный свет, льющийся в воображаемую церковь через витраж в стиле Ротко.

Уход

В нашей памяти хранится множество прощальных сцен, вымышленных и подлинных. Все они сводятся к трем вечным вопросам: помнишь ли, как хорошо нам было вместе? Понимаешь ли, как много ты значишь для меня? Увидимся ли мы еще и, если да, будешь ли ты моим/моей? Кажется, есть глубокая близость между кино и наукой расставаний: мы оживляем воспоминания, хотим остановить мгновение, пытаемся смириться с разлукой и желанием. Хороший фильм помогает убедиться в том, что умение видеть сродни искусству жить; поэтому любовные истории, снятые Кингом Видором, всегда вызывали живой отклик у зрителей. «Большой парад» (The Big Parade, King Vidor, 1925) — блистательный пример. Герой Джона Гилберта — солдат и должен отправиться на фронт. Рене Адоре — его возлюбленная, и она должна остаться. Он уже сидит в грузовике с другими солдатами; она смотрит, как колонна покидает деревню. Она знала, что так случится, но сейчас, в момент расставания, она не может смириться — она не хочет, чтобы он уходил. Девушка бежит к офицеру, который забрал ее возлюбленного в солдаты, отчаянно пытаясь еще раз сказать, что у нее разрывается сердце. Мы не слышим крика, но чувствуем ее боль. Она не успевает добежать до цели и падает на землю, колонна исчезает за горизонтом, и мы уже рыдаем вместе с ней.