От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии - [23]

— А когда французы заняли замок, — с возмущением сказал мой гид, — гасконские лучники воспользовались бессмертным произведением Леонардо как мишенью. Какие варвары!

— Сами вы не хотели бы стать кондотьером? — спросил я.

— Если бы был мальчишкой, — ответил он, — наверняка сказал бы «да», но не сейчас. Войны я насмотрелся.

Он рассказал мне, что был военнопленным в Претории.

До XVI века все в Италии знали: станешь капитаном наемников — проложишь себе дорогу к славе и богатству. Многие кондотьеры были старыми солдатами, как, например, англичанин сэр Джон Хоквуд, который под конец Столетней войны устроил в долине реки По повторение битв при Креси и Пуатье, только в более скромном масштабе. Среди других кондотьеров встречались и итальянцы, как аристократы, так и люди низкого происхождения. Все они хотели завоевать мир, присоединялись к военному отряду и подписывали контракт с обязательством служить до конца боевых действий. Так как система строилась на денежной выгоде и корыстных соображениях, некоторые из наемников в критический момент переходили на сторону врага, а потому честная репутация ценилась особенно высоко. Это редкое качество отличало, по слухам, таких командиров, как Хоквуд, Коллеони и Сфорца. Для нас, кто знает, как страшна может быть война, очарование этой системы было в ее безопасности. Никогда раньше, и уж тем более потом, война не была такой безопасной. Достаточно лишь взглянуть на статуи Коллеони и Гаттамелата, чтобы увидеть: кондотьеры, заслужив военную славу, в то же время сделали все, чтобы избежать какого-либо риска. Они превратили войну в подобие стипл-чейза[25] или регби. Больше всего страдали от войны несчастные крестьяне, жившие за крепостными стенами: дома их разрушили, урожай забрали, а скот увели.

Задачей кондотьеров было продлевать войны насколько возможно и при этом сохранять жизни солдатам, так как неумный командир, терявший в сражении людей, лишался капитала и становился банкротом. Система позволяла заключать секретные соглашения, сделки. Если солдат можно было бы назвать отрядом братьев, то такое сравнение лучше всего подошло бы кондотьерам. Во взаимоотношениях друг с другом они напоминают современных адвокатов-барристеров: после утренней шумной драки вполне мог последовать мирный совместный обед. Иллюстрацией к этому могут быть взаимоотношения двух заклятых врагов, которые в частной жизни являлись преданными друзьями и даже составили завещание, согласно которому каждый из них в случае несчастья становился опекуном семейства друга!

Я шел по залам замка Сфорца и думал, что здание, возможно, является самым убедительным доказательством того, какую карьеру мог сделать кондотьер: ведь когда он начинал, кроме коня, меча и родительского наставления, у него ничего не было. Франческо Сфорца в Средневековье смог сделаться герцогом Милана и стать родоначальником одной из величайших итальянских династий. Отцовское наставление заключалось в следующем: истинный воин не имеет права совращать чужую жену, бить слугу (а коль скоро это случилось, то следует немедленно уволить его), а также надевать на лошадь жесткую уздечку.

Столь простые советы кажутся неподходящими для мира, в котором вырос Франческо, с его коварством, интригами и высокой политикой. Это был век великих кондотьеров, когда командиры, смутно предчувствуя, что господству их приходит конец — на пороге стояли кровожадные французские войска, — окунули Италию в хаос: стараясь захватить единоличную власть, они натравливали одну часть страны на другую. Игра была опасной, и даже самые отчаянные игроки попадали в ловушку, как, например, могущественный Франческо Буссоне из Карманьолы. Ответив на любезное приглашение своих хозяев, он поехал в Венецию, и одним прекрасным утром его увидели подвешенным за ноги между колоннами пьяцетты Святого Марка. Его обрядили в красную одежду и засунули в рот кляп.

Молодой Сфорца связал свою судьбу с принцем Филиппо Мария, третьим герцогом Милана, последним из рода Висконти. Я уже рассказывал о некоторых его чертах: о страхе быть увиденным, привычке плавать по ночным каналам, о боязни грозы, из-за которой он укрывался в звуконепроницаемой комнате, о маниакальной подозрительности. Во время аудиенции никто не смел приближаться к окну. Филиппо подозревал всякого, кто прислонялся к подоконнику, в стремлении подать предательский сигнал кому-то, кто стоит внизу. В результате, по знаку Висконти, стражник закалывал несчастного ножом. Подозрения Филиппо распространялись и на командиров. Хитроумный параноик знал, что настанет момент в карьере солдат удачи, когда они перестанут быть его подданными. Неудивительно, что он ощущал себя неподвижной мишенью. Род Висконти на нем заканчивался, у него была единственная незаконнорожденная дочь, Бианка. Когда она была еще в пеленках, Филиппо Мария обещал ее в жены сразу нескольким придворным — так он надеялся обрести преданность подданного. Среди этих предполагаемых зятьев был и Франческо Сфорца. Ему был тридцать один год, а Бианке Висконти — восемь. Говорят — и, возможно, что так оно и было, — став подростком, девочка романтически влюбилась в привлекательного и властного генерала. Через девять лет, когда Бианке исполнилось семнадцать, а Франческо — сорок, они поженились. К тому времени у Франческо было двадцать два незаконнорожденных ребенка. В те времена молодая жена, имевшая представление о жизни, ничуть не удивилась, увидев, что ее окружает толпа пасынков старше ее самой. Брак оказался очень удачным.