От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера - [136]

…У нас не осталось больше ничего, мы ищем убежища. Были обещания, даже предложения. В Париже считалось хорошим тоном приглашать: «Приезжайте же ко мне в Дордонь или Жиронду, если станет невмоготу. Попробуете моего винца!» Но из полного благ земных замка с красивыми, крытыми шифером башенками, где жил один анархист, мою подругу в итоге выгнали, правда, очень вежливо, под проливной дождь, на романтические скалы. Ферму, затерявшуюся в лесах, один друг, социалистический журналист, в котором обнаружился собственник, попросил нас немедленно покинуть: берите мою машину, только быстрее уходите — они приближаются! Мы бежим, и этот вчерашний социалист объясняет мне, что он уверовал в сотрудничество с Гитлером и сильное правительство, которое должно быть только военным. Одним словом, власть тех, кто сильнее всех обанкротился. Оставалось убежище, обещанное мне писателем — пацифистом. Красивый домик, окруженный цветами, но дверь его заперта, и он хорошо охраняется; Жан Жионо отправился размышлять на природу. Жандармы, тоже не чуждые размышлений, задерживают нас и потом отпускают. Это не мои сугубо личные злоключения, такое стало почти правилом. Для населения зажиточных провинций беженцы — подозрительные враги: они вызывают рост цен, расхватывают съестные припасы, воруют велосипеды, и среди них, представьте себе, испанцы, бандиты, каково! Мы готовы расцеловать крестьянку — небогатую, — которая предложила нам кофе и кров, когда лил ливень, и отказалась от наших грошей.

Низменное благополучие и деньги морально ослабили людей, и сейчас это проявляется. У профсоюзных активистов одного рабочего города не возникает мысли пожертвовать ради гостеприимства своим салоном — фетишем. Отнюдь не реакционные муниципалитеты отказывают испанцам в пособиях для беженцев. Дважды беженцы, это, согласитесь, чересчур.

Полный распад рабочих организаций, социалистической партии и ВКТ. Старые социалисты ожесточенно стараются сохранить свои позиции в муниципалитетах, где они нужны… Крайне левые элементы: учительницы, торговцы — анархисты, франкмасоны, социалисты продолжают мыслить, проявляют солидарность. В Ажане, городке, наводненном бепорядочно бегущими военными, мы встречаем нескольких старых анархов, которые знают меня три десятка лет; в прошлом, когда я поддержал диктатуру пролетариата, они сочли меня карьеристом — и рады, увидев, что ошибались. Мы собираемся на берегу реки, в укромном месте. Печальные и праздные марокканские стрелки бродят вдоль воды, размышляя о престиже империи…

У гасконской дороги в сутолоке спешащих грузовиков сидящие на террасе маленького кафе бельгийские чиновники сказали мне: «Во Франции произойдет смена режима, этого требует Гитлер». Люди плакали, слушая, как громкоговорители сообщают о перемирии…

Изо дня в день я слежу за правительственными интригами в Бордо. Ажанские социалисты возвращаются оттуда и привозят новости. Гитлер не желает, чтобы попираемая им Франция имела парламент; фашизация режима — неписаное условие перемирия. Лаваль и Бодуэн утверждают, что не пройдет и трех месяцев, как Англия пойдет на полюбовное соглашение. Вторжение на Британские острова подготовлено…

Можно сохранять хорошее настроение даже в палатке, под дождем, как мой сын и Нарсисо (Нарсисо Молинс и Фабрега, один из лидеров испанской ПОУМ и друг Сержа.). Можно крепко спать в зловонной и дорогостоящей трущобе рядом с бойней, как мы. Можно работать в школе и готовить в кафе, ибо начинается эпоха великого ожидания… Я работаю. Цель — прокормиться еще день, еще неделю. Мы посылаем сигналы SOS в Швейцарию и на другую сторону Атлантики. Наши последние почтовые разочарования и мелкие махинации смывает дождь. Меня вдруг обожгло — кто мы такие: политические беженцы, гонимые революционеры, трижды за последнее время терпевшие поражение, потому что некоторые «наши» больше не «наши»; мы полностью побеждены, деморализованы — вот — вот начнем позорную междоусобную схватку за места в последней спасательной шлюпке тонущего корабля. Но из Швейцарии и Америки пришли удивительные ответы. Эти письма от поэта Ж. — П. — Самсона и Дуайта Макдональда — двух человек, которых я никогда не видел, — были словно крепкие рукопожатия в ночи. Почти невероятные. Что ж, не пропадем!

Южные городки спокойно дремлют, как будто ничего не произошло. Отзвук землетрясения сюда еще не докатился. Три недели спустя мы прибываем в Марсель, слишком поздно, все места в спасательных шлюпках уже зарезервированы. Составляя в Америке и здесь список виз, влиятельные члены старых эмигрантских партий, кажется, решили не включать в него крайне левых активистов, одни имена которых выглядят компрометирующими в глазах министерств… Впрочем, спасаются по принципу политического родства, группировки теперь служат только для этого. Тем хуже для внепартийного одиночки, который позволил себе рассуждать за весь социализм. Вся моя партия расстреляна, уничтожена, я один и странно взволнован. Встречаются, обмениваются рукопожатиями, и каждый бережет для себя, для своих адрес американца, занимающегося визами и пособиями. На лицах, которые в прошлом, в Москве, Вене, Берлине, Париже я видел энергичными, замечаю истерические подергивания. Подумайте только: четвертая эмиграция, седьмое бегство за двадцать лет!