От Ренессанса до эпохи Просвещения - [54]

.

История тела и сексуальности при Старом порядке широко использует вклад культурной антропологии, который способствовал пониманию ритуалов и символических телесных практик в этот период (например, сознательная нелепость шаривари[317] или язык жестов во время любовного общения и брачной церемонии). История материальной культуры освещает эти вопросы не менее существенным для нас образом, фокусируя внимание на режиме питания, гигиене и материальном окружении, частном и публичном пространстве, одежде и формировании внешнего облика. Другие подходы в изучении истории тела и сексуальности многим обязаны социальной истории — в особенности тем ее отраслям, которые сосредоточены на ритмах формирования семьи и домашнего хозяйства, и тем, что рассматривают влияние социального положения и финансовых возможностей на жизненные стратегии. Функционалистское направление в социологии также существенно влияет на исследования, определяя «сексуальное тело» через понятия нормы или девиации[318]. Культура Возрождения и Старого порядка разграничивала «дозволенные» и «недозволенные» социальные и сексуальные идентичности людей согласно критериям, которые варьировались в зависимости от социальной группы, возраста, пола, медицинских и брачных норм. Женщина, забеременевшая в результате добрачных отношений, подвергнется незначительной общественной критике (или вовсе не подвергнется), если выйдет замуж до рождения ребенка, тогда как ждущую ребенка женщину, чей жених скрылся или умер до родов, сообщество тут же соотнесет с миром недозволенного. Однако люди регулярно ставят под сомнение подобные нормативные идентичности, смешивая различные категории или ища альтернативные культурные пути в отношении своего субъективного физического и сексуального опыта. К тому же границы «дозволенного» (нормативного, приемлемого) и «недозволенного» (девиантного или нетерпимого) постоянно изменяются в зависимости от социокультурного контекста и ценностей окружающего сообщества. Например, в Италии XV и XVI столетий к сексуальным отношениям между юными мужчинами относились вполне терпимо, но они сурово пресекались, если речь шла о взрослых.

Задача историка в том, чтобы показать, как воспринимаются сексуальные идентичности, как формируются границы допустимого и недопустимого в разное время и в различных социальных группах. Ему следует определить, какие пространства были определены в обществе и культуре того времени для каждой из категорий, и по мере возможности реконструировать то, каким образом индивид и общество воспринимали тело, категоризированное подобным образом. Так, женщины, предающиеся удовольствиям друг с дружкой, в зависимости от времени и контекста могли восприниматься как несчастные самки, лишенные мужчин, или же как преступницы, узурпирующие неотъемлемые социальные привилегии маскулинной идентичности.

В течение этого периода власть и контроль индивида над собственным телом и сексуальностью оспаривались медиками, магистратами, духовенством, соседями, членами прихода и общины, наконец супругом, супругой и их детьми. То, что мы сегодня знаем о сексуальном опыте прошлого, почерпнуто главным образом из документов и рапортов, которые исходили от официальных властей и, следовательно, отражали официальные ценности и установления. Подобные источники редко позволяют добраться до субъективного опыта авторов. И даже если сохраняются какие–то свидетельства «из первых рук» (свидетельские показания, интимные письма и дневники), они, что вполне ожидаемо, подчинены тому контексту, в котором были зафиксированы или написаны, равно как и культурной обусловленности и социальным представлениям их переписчиков. Тело — как и его сексуальность — также не может быть отделено от культурных представлений, которые определяют способы взаимодействия людей и субъективную оценку собственных поступков. Кроме того, восприятие тела и сексуальности неотделимо от того, как сообщество оценивает поведение индивидов. Одобряя, порицая или дисциплинируя социальных деятелей, Европа Старого порядка вела долгую борьбу против любого нарушения или отклонения по отношению к местным границам терпимости. При этом использовались гибкие стратегии, цель которых состояла не столько в том, чтобы осудить и наказать нарушения, связанные с сексуальным распутством, сколько восстановить и по мере возможности исправить отклонения.

I. Взросление и юность: приобщение к сексуальному и ритуалы общения

Сексуальная культура Западной Европы между концом Средних веков и последними годами Старого порядка характеризуется сравнительно длительным периодом между половым созреванием и браком, а также долгим взрослением (для мальчиков обычно более продолжительным, чем для девочек), которое в эпоху Старого порядка все сильнее растягивалось[319]. Хотя «легитимная» сексуальность теоретически была ограничена браком, юношеский возраст вовсе не обязательно был периодом сексуального воздержания для юношей и девушек. Как мы не раз убедимся в этой главе, молодые люди имели в своем распоряжении разнообразные сексуальные практики — более или менее допустимые, в зависимости от того, как относилась к сексуальным экспериментам в их возрасте соответствующая социальная группа, сельское или городское окружение. Существовавшие в Западной Европе между XV и XVIII столетиями ритуалы обольщения и юношеские обряды, связанные с сексуальностью, демонстрируют медленную интериоризацию социального и эмоционального контроля. Это соотносится со столь же медленным увеличением продолжительности периода взросления — в течение этого периода молодые люди были биологически способны к размножению и, соответственно, активны с сексуальной точки зрения. В то же время сохранялись многочисленные практики, которые, несмотря на подавление со стороны властей или осуждение сообществом, явно пользовались популярностью у молодежи.