От полюса до полюса - [2]
А я втиснут в маленький и шумный аэроплан, спускающийся сквозь неподвижное серое облако к пространству, полностью забитому растрескавшимися плавучими льдинами. Со мной Найджел Микин и его камера, Фрейзер Барбер с магнитофоном, а также Роджер Миллс — вместе с трубкой. Кроме наших пилотов Расса Бомберри и Дэна Парнхэма других людей в радиусе 500 миль не сыщешь. За моим окном один из наших двух винтовых двигателей медленно пожирает запас топлива, которого нам должно хватить по меньшей мере еще на шесть часов. Чуть более чем через десять минут нашему пилоту придется выкроить в ледяном хаосе внизу посадочную полосу, способную выдержать прикосновение тяжести в 12 500 фунтов[2], ударяющей в нее со скоростью 80 миль в час. До морского дна подо льдом — 14 000 футов.
Не сомневаюсь в том, что среди всех нас, глядевших тогда на эту унылую пустыню, я не был единственным, кто не пожелал на мгновение, чтобы Северный полюс оказался бы пусть и посреди океана, но чем-то прочным, наглядно отмеченным и даже снабженным теплым домиком с паровой кофеваркой. Однако изломанные и растрескавшиеся ледяные поля не представляли никаких оснований для подобных надежд и не давали никакой отрады путешественнику, забравшемуся на самую крышу мира. Арктический океан с подозрением смотрит на нас, спускающихся к нему, отражая один только вопрос: «Зачем вы тут?»
С рейкой (pole) на полюсе (Pole)
Теперь слишком поздно задавать его продюсеру, слишком поздно погружаться в размышления о причине того, почему я столь энергично рвался сюда. Не стоило даже упоминать о том, что если мы переживем посадку на эти льды, то нас ожидает продолжение путешествия длиной всего в 12 500 миль.
В две минуты пятого наш «Де Хэвилленд Твин Оттер», спроектированный еще в 1960-х гг., пользующийся доверием и любовью арктических летчиков, наконец оказывается над Северным полюсом. Глаз невольно ищет точку, вершину, дугу, с которой открывается восхитительный вид на эти огромные массивы суши — Аляску, Сибирь, Скандинавию и Канаду, ограничивающие собой Арктику. Однако вокруг можно видеть только лед, и чем ближе опускаемся мы к нему, тем более очевидным становится, что этот лед находится отнюдь не в блестящем состоянии. Расс, человек сдержанный и молчаливый, о котором мне известно лишь то, что моя жизнь в данный момент находится в его руках, наклоняется к пульту, вглядываясь в ледяную мешанину внизу, и хмурится. Техника не может помочь ему в данный момент. Как, когда и, самое главное, стоит ли опускать машину на лед — решать ему самому.
Увиденное явно не вселяет в его душу радости, и, судя по моим часам, мы кружим над крышей мира почти тридцать минут, прежде чем изменившаяся нотка в гудении машины указывает на то, что он убрал газ, готовясь к посадке. Мы опускаемся пониже, внизу открывается полынья, Расс вглядывается в лед. Перед нами вырастает гряда торосов, более высоких, чем я думал. Я ожидаю удара, но до него так и не доходит. В последний момент Расс бросает ручку газа вперед и плавно уводит нас вверх. Он проверяет показания топливного датчика и просит Дэна, молодого второго пилота, подсоединить один из запасных баков для дозаправки в воздухе. Дэн протискивается из кокпита в хвостовую часть аэроплана, где начинает возиться с ключами и трубками, пока наконец весь самолет не наполняется запахом керосина. Соблазнительный и недоступный пока полюс остается в 100 футах под нами, возможно посреди черной, полной талой воды полыньи. Расс стремится воспользоваться прибавившим яркости светом солнца для второго захода на посадку.
Сердца наши снова уходят в пятки, — двигатели замедляют обороты. Смесь льда, снега и открытой воды наползает на нас, но в последний момент Расс снова уводит самолет ото льда, и мы взмываем вверх с чувством облегчения и разочарования.
Надо бы запомнить этот момент, чтобы впредь никогда больше не жаловаться на сложности при посадке. Расс еще пятнадцать минут кружит над плавучими льдами, выискивая льдину, пригодную для новой попытки.
На сей раз уже нового отказа не происходит. Через шесть часов, после того как мы оставили базу Эврека на острове Эллесмир (Канада), колеса и лыжи «Твин Оттер» коснулись чего-то твердого, подпрыгнули, ударились, снова ударились, дернулись, заскользили и наконец впились в скользкую торосистую поверхность. Мы сели — целыми и невредимыми. Я проверил время по собственным часам и только тут понял, что в данной точке это бесполезно. Японское, индийское, нью-йоркское или лондонское время — все они одинаковы на полюсе. В Лондоне сейчас десять часов вечера.
Мы ступаем на неровную поверхность, образованную льдом и снегом. Она кажется вполне надежной, однако заполненные водой проталины находятся всего в нескольких ярдах, и тот факт, что Расс не рискнул выключить двигатели на тот случай, если лед под нами расколется, напоминает нам о смертоносности окружающего нас ландшафта. Обнаружив вблизи самую высокую точку, груду ломаных ледяных глыб, взмывающую до высоты в целых три с половиной фута, я втыкаю в нее рейку (pole), символизирующую «Северный полюс» и любезно одолженную нам канадцами, и мы делаем свои снимки. Воздух тих и спокоен, и лучи водянистого солнца пробиваются сквозь серое облако, придавая окрестностям вид забытый и уединенный. Температура — примерно — 25°C. Тепло для этих мест.
