От Пекина до Нью-Йорка - [28]

По вечерам на открытом воздухе показывали советские фильмы, перед нами также выступали участники китайской самодеятельности. В отличие от Пекинской или Шанхайской оперы при постановке современных пьес использовались реалистические приемы, понятные всем сидящим в зале.

На сцене действовали и разговаривали современные китайцы, одежда была той, в которой мы видели их ежедневно. В пьесах показывали жизнь и борьбу китайских крестьян против японских интервентов и гоминьдановских предателей. Играли самодеятельные артисты с большим энтузиазмом и искренностью. Как советские специалисты, так и китайский обслуживающий персонал горячо аплодировали артистам.

В Китае много условностей, обычаев и правил поведения, которые далеко не совпадают с нашими представлениями. У нас, например, принято, что в гостях нельзя оставлять в тарелке угощение — этим ты обидишь хозяйку. В Китае к чашке отварного риса, которую подают в конце обеда, редко кто дотрагивается — нужно показать, что ты сыт.

Однажды ко мне подошел преподаватель и извинился, что пропустил мою лекцию: его жена была тяжело больна и два дня назад умерла; говоря это, он улыбался. Его улыбка меня поразила. Позднее я прочитал у китайского писателя Эми Сяо, что когда китайцы рассказывают о печальном событии, то улыбаются — это значит, что тот, кто слушает, не должен огорчаться. Когда у китайца спрашиваешь, как его здоровье, как его дела, то, как бы плохо он себя ни чувствовал, какие бы у него ни были неприятности, он отвечает неизменным «хэнь хао» («очень хорошо»).

Китайцы очень сдержанны на людях в проявлении чувств к женщине. Внешний аскетизм китайцев, их стремление скрыть от посторонних свою внутреннюю жизнь, свои интимные отношения находят отражение и в искусстве: в театре, кино. В китайских кинофильмах или даже современных пьесах взаимоотношения мужчин и женщин обычно показывались в сдержанных тонах, там не встретишь ни поцелуев, ни объятий. Китайцы это считали проявлением высокой морали их общества, моральным превосходством китайской культуры над всеми культурами мира. Моему переводчику Чэнь Чжи очень нравилась секретарь директора. Об этом я узнал от его коллег. На одном из вечеров молодежи, куда мы были приглашены, я заметил Чэнь Чжи:

— Что же вы не проявляете внимания к Чэн?

Он смутился, а затем сказал:

— Мне как-то неудобно подойти и заговорить с ней. За ней ухаживает наш молодой преподаватель. Это будет с моей стороны аморально.

И это в стране, где численность женщин значительно меньше мужского населения. Я как-то спросил, чем это объясняется. Ведь по законам биологии число рождающихся женщин и мужчин приблизительно равное. Во время войны с Японией и гражданской войны много мужчин в Китае погибло. И тем не менее женщин там меньше. Одиноких женщин не встретишь. Найти жену для многих юношей — сложная проблема. Мне разъяснили: по традиции в крестьянских семьях рождение девочки считают несчастьем. Девочку надо кормить, воспитывать, а потом она все равно уйдет. Да еще нужно готовить приданое. Никакой пользы для семьи. Поэтому о девочках мало заботятся, даже кормят их плохо.

Как-то зашел разговор о советских писателях и драматургах. Преподаватели и руководители кафедр, относившиеся к нам с большим уважением; осторожно заметили, что, например, пьеса «Таня» А. Арбузова, которую они видели, им во многом непонятна, она даже в известной мере вредна для воспитания молодежи! На мои недоуменные вопросы последовал ответ: героиня пьесы бросает мужа. Это неправильно. О какой любви к другому может идти речь, если она замужем? И вообще, если считать любовь величайшим счастьем, то можно потерять интерес к делу социализма и могут появиться противоречия с коммунистической моралью…

Впоследствии мне прислали в Москву вырезку из журнала «Чжунго циннянь» («Китайская молодежь», 1963, № 19), где прямо заявлялось: «Любовь может серьезно отразиться на учебе и работе, и даже может случиться так, что из-за любви пожертвуешь принципами, забросишь работу, в политическом отношении совершишь ошибки».

Руководители Китая всеми средствами пытались внушить китайской молодежи, что любовь — явление чуть ли не постыдное, лучше вообще отбросить ее, если же отбросить не удастся, подойти к любви «трезво и осмотрительно». Насаждалась мысль о том, что любовь лишь биологическое явление, средство продолжения рода, и только. Не случайно газеты и журналы в Китае без всякого стеснения обсуждали вопросы половой жизни, усиленно рекомендуя молодому читателю различного рода «научные методы» в этой области. В аптеках, общественных местах устраивались выставки противозачаточных средств. Какой-то китайский профессор проповедовал использовать в качестве противозачаточного средства… головастиков лягушек. В аптеках и медицинских учреждениях на стенах были вывешены красочные плакаты, показывающие способы применения головастиков для предупреждения беременности. Кампания началась после VIII съезда КПК, на котором была высказана мысль о необходимости сдерживать рост населения.

Китайские знакомые рассказывали, что при посещении Чжоу Эньлаем одной из фабрик директор фабрики, указав на одну из работниц, сказал: «Она у нас мать-героиня — имеет 16 детей и продолжает активно работать. Мы гордимся ею и намерены ее премировать». Чжоу Эньлай, по словам собеседников, в ответ заметил, что за рождение такого числа детей нужно не благодарить, а наказывать.