От отца к сыну. Как передать ребенку христианские ценности - [9]

По этому поводу приведу пример, пережитый (буквально!) на собственной шкуре. Когда десять детей на протяжении пятнадцати лет вынуждены сосуществовать на шестидесяти квадратных метрах, домашний «зоопарк» неизбежен. Особенно зимой – и погулять не выйдешь! Поэтому иногда, возвращаясь с работы усталым, отец попадал в настоящие «джунгли»: весь дом вверх тормашками, мама совсем без сил, ведь она или была беременна, или кормила… Отцу ничего не оставалось делать, как снять ремень, и спасайся кто может! Увидев разбитое окно, двух раненых, плачущую маму и истошно орущего младенца у нее на руках, он не сильно-то интересовался, кто виноват, кто начал.

Помню, как-то раз я вернулся домой из школы и не успел еще скинуть ранец, как зашел отец. Увидев, что в доме содом и гоморра, он тут же всыпал мне по первое число – другие оказались проворнее меня и успели скрыться. Мама, которая, кроме всего прочего, питала ко мне особую нежность, бросилась на помощь – впрочем, я уже успел получить изрядную порцию! и остановила отца, восклицая: «Дарио, ну что же ты? Ведь Франко только вернулся, он ни при чем!» Отец с самым серьезным выражением лица положил руку мне на плечо и сказал: «Значит, будем считать, что эта взбучка пойдет в счет следующей». Ему и в голову не пришло делать из этого происшествия проблему: «Ах, у бедного Франко будет теперь психологическая травма из-за незаслуженного наказания». Он просто сказал: «В счет следующей». Уверяю вас, в тот момент я искренне ненавидел своих братьев за то, что они оказались шустрее меня – только за это! – но даже в самый отдаленный уголок моего сознания не закралась мысль, будто отец меня не любит. Такая мысль никогда меня не посещала, даже в тот день, когда он допустил столь явную несправедливость по отношению ко мне (и очень ощутимую несправедливость, скажу я вам).

Вот что я имею в виду, когда говорю: «Беспокоиться не нужно». К чему эта всеобщая мания заводить семейных психологов? Никто не способен быть отцом, быть матерью – и теперь, чуть что, мы спешим к специалисту! Школа и семья превращаются в больницу! Чтобы воспитать ребенка, нужно иметь три диплома о высшем образовании! Не поддавайтесь этому безумию – вы лучшие родители в мире, а если допустили ошибку, то не беспокойтесь, не это наносит детям психологические травмы. Их травмирует ощущение, что они идут по зыбучим пескам, неуверенность на лицах родителей, когда те переглядываются за столом, ощущение, что их дом стоит на непрочном фундаменте и может рухнуть от одного- единственного порыва ветра. Вот что пугает их ночью и не дает уснуть – даже если они не кричат во сне и не жалуются на ночные кошмары.

Но, если дом стоит на твердом фундаменте, твой ребенок, несмотря на все твои ошибки, скажет: «Я уверен». Поймите, мы создаем проблемы на пустом месте: «Дать ему оплеуху или не давать?»; «О Боже! Я прочитал у одного психолога, что где-то школьник бросился с моста из-за плохой оценки по математике. Что же делать?»; «Жена постоянно мне перечит. Если я хочу наказать сына, она возражает; если не хочу наказывать, она настаивает!» Всыпьте ему, и дело с концом! Сомневаетесь – лучше всыпать. Не в этом проблема.

* * *

Еще есть такая коварная вещь, как телевизор. Мы говорим: «Мой сын смотрит только познавательные программы и мультфильмы», естественно, диснеевские, где нет секса, нет насилия, нет ничего плохого, так почему бы их не разрешить (если уж на то пошло, в них также нет отцов и матерей). Мы устанавливаем дозы: один час в день, полтора часа, в зависимости от оценок и только после выполнения домашних заданий… В конце-то концов, говорим мы, это же не вредно часик-другой посмотреть документальное кино. Когда родители начинают задавать вопрос: «Ну и что в этом плохого?» – битва проиграна. Вопрос «Что плохого?» – это капитуляция, верная погибель. Настоящий воспитатель спрашивает не «что в этом плохого?», а «что в этом хорошего?». В девяноста процентах случаев обнаруживаешь, что можно предложить ребенку что-нибудь получше; и тогда не телевидение, а ты сам выступаешь активным участником воспитательного процесса. Задавая вопрос: «Ну и что плохого?» – ты отходишь назад и отдаешь своего сына на произвол телевидения. Вопрос должен ставиться так: «Что в этом хорошего?» Какую пользу принесет это моему сыну в данный момент? Что пойдет ему во благо, что я могу ему предложить? Может, прогулку на велосипеде? Или поездку в горы? Всегда можно предложить что-то хорошее!

Еще один больной вопрос – навязчивое убеждение, преследующее всех итальянских мам и заключающееся в том, что школа – вещь чрезвычайно серьезная. Как-то раз у меня отменилось совещание и образовался целый свободный день, четверг. В среду вечером, вернувшись домой, я объявил великолепную новость: «Грация, завтра я свободен – совещание отменилось, и поэтому я повезу детей в горы». Грация – моя жена, думаю, вы догадались. Знаете, какова была ее реакция? «А как же школа?» – «Какая школа? В кои-то веки я могу провести день с детьми, которых никогда не вижу, а у тебя на уме одна только школа!»

Не понимаю, почему сегодняшние мамы склонны считать, будто бы провести время с родителями менее важно, чем пойти в школу. Я ничего не имею против школы, поймите меня правильно, я сам учитель, да еще из тех, кто пойдет на работу даже с температурой 40°. Но у родителей бывает такое отношение к школе, которое способно вызвать у ребенка лишь отторжение. Смертельно уставший, он возвращается после уроков домой (представьте себе, каково ему сидеть пять часов подряд за партой, слушая господ и дам, рассказывающих о совершенно неинтересных вещах), он голоден как волк (буфет-автомат, как назло, сломался). Бросает рюкзачок в прихожей на пол: «Мам, привет!» И в ответ неизменное: «Положи рюкзак куда следует!» Потом ты ставишь перед ним тарелку спагетти, он набрасывается на еду, но, не успев поднести вилку ко рту, слышит: «Как дела в школе?» После такого хочется пустить пулю в лоб! А какое еще желание может возникнуть у подростка, если он каждый божий день, не успев взяться за ложку, уже слышит: «Как дела сегодня в школе?» Любой нормальный школьник ответит: «Никак». И школа для него – «ничто».