От Кибирова до Пушкина - [21]

Шрифт
Интервал
. Он мог быть знаком с возникшим у Мейерхольда проектом нового театра, о котором 10 июля 1904 года режиссер сообщал К. М. Бабанину[163]: «Театр с совершенно новым репертуаром, театр Метерлинка, Д’Аннунцио, Пшибышевского — найдет для себя большую публику. Следовательно, о риске не может быть и речи. „Театр фантазии“, театр как реакция против натурализма, театр условностей даже, но театр духа. Какая красивая задача»[164]. Однако в своих исканиях Мейерхольд, всегда чутко относившийся к социальным изменениям в обществе, был далек от планов создания эстетского театра для избранных, о котором писал Философов[165]. Столь же нехарактерным для творческой палитры Мейерхольда следует считать упоминание об использовании на сцене «благовонных курений» как новаторского приема, отразившегося позднее на русской сцене лишь в статьях и сценических опытах Вашкевича, что позволяет связать этого актера с возникновением проекта, о котором писал Философов.

В эти годы Вашкевич был увлечен творчеством бельгийского драматурга М. Метерлинка, которое приобрело большую актуальность в России рубежа XIX–XX веков, отразив в абстрактно-обобщенной форме приближающийся «слом эпох»[166]. Метерлинк, разработавший в ранних «неподвижных пьесах» 1890-х годов идею зависимости человеческого бытия от Рока, на рубеже XIX–XX веков пережил глубокий духовный перелом и, придя к осознанию необходимости «удалить смерть с трона»[167], противопоставил ей надежду на спасение, проповедь активного отношения к жизни.

Вашкевич не был удовлетворен постановкой самых отвлеченных пьес Метерлинка «Слепые», «Непрошеная», «Там — внутри»[168], осуществленной в Художественном театре в преддверии революционного 1905 года. Высокая мистическая тема трагической обреченности человека не получила отражения в спектакле. Несмотря на давний интерес «к мистике, к тайне, к символизму»[169], К. С. Станиславский не смог найти способы передачи символики Метерлинка, воспринимая мистицизм как проявление «крайнего реализма», как стремление к воссозданию тонкой и духовной правды[170].

Неприятие этой постановки побудило Вашкевича в поисках новых художественных решений обратиться к крупнейшему знатоку творчества Метерлинка в России, переводчику его произведений[171], одному из первых русских символистов, поэту Н. М. Минскому. 11 марта 1905 года Вашкевич писал ему о намерении дать собственную сценическую трактовку одной из пьес Метерлинка:

М. Г. Николай Михайлович >(так! — Ю. Г.)

в среде молодых художников и нас — артистов Художественного театра зарождается идея создать театр эмоционизма и импрессионизма. В самых общих чертах, возможных для короткого письма, театр такой должен стремиться создать новую форму для сценического искусства, которое одно из искусств остается с реальной, узкой для всего, что действительно ново, формой. В эту теперешнюю форму ни за что не вместится изображение наприм<ер> неподвижных трагедий Метерлинка, классических трагедий Д’Аннунцио… Мы хотим переоценить весь режим, все средства театра старого. Хотим и во многом дополнить (>межд<у> пр<очим,> некоторые вещи хотим играть при запахе живых цветов, стенах света, с декорациями, затянутыми вуалью, и целый ряд других эмоциональных эффектов).

Нам более чем интересны Ваши взгляды на целесообразность нашего начинания. К нам присоединяются многие литературные силы, как, напр<имер,> участники «Скорпиона», «Мира иск<усства>». Нам очень приятно бы было, если бы мы могли считать Вас в числе своих.

Первой попыткой хотим сделать постановку Метерлинковской «Аглавены и Селизетты».

Не позволите ли воспользоваться Вашим переводом и Вашими мнениями по поводу этой вещи?

Не будете ли добры прислать (наложен<ным> платеж<ом>) экземпляр Вашего перевода или указание, где можно было бы приобрести его.

Вы очень бы обязали нас!

Если бы Вы в дальнейшем захотели узнать детальней о нашем предприятии (могущем осуществиться лишь в буд<ущем> году), то я сообщил бы Вам с удовольствием.

Очень прошу Вас, если это не затруднит Вас, в возможно скорейшем времени ответить мне, т. к. постановка требует очень большого количества времени.

Я играю роль режиссера и инициатора.

Адрес такой:

Москва. Каретный ряд. II-й Знаменский пер<еулок.> соб<ственный> д<ом>.

Ник. Ник. Вашкевичу.

С истинным почтением Ник. Вашкевич[172].

В приведенном письме важно и знаменательно не только сообщение о намерении создать новый театр, но и, прежде всего, обращение Вашкевича к пьесе «Аглавена и Селизетта» (1896), переломной в творчестве Метерлинка, о которой Н. Бердяев в 1902 году, назвав эту пьесу лучшим произведением драматурга, писал: «В ней открываются те идеальные, духовные основы любви, которые указывают на выход из трагизма, на его высшее преодоление»[173].

В то же время письмо Минскому выявляет неожиданно складывающуюся ситуацию. Пробуждение активности Вашкевича, все еще остающегося актером Художественного театра, совпадает по времени[174] с началом деятельности Станиславского и Мейерхольда по созданию экспериментального Театра-Студии при Московском Художественном театре[175] (подобно тому как в 1904 году сообщение о замысле «ультра-современных» постановок, изложенное в апрельской статье Философова, последовало после возникшего у Станиславского в феврале того же года проекта создания филиальных отделений театра, из которого выросла идея создания Театра-Студии на Поварской

Продолжить чтение
Еще от автора Константин Маркович Азадовский
Генерал и его семья

Тимур Кибиров — поэт и писатель, автор более двадцати поэтических книг, лауреат многих отечественных и международных премий, в том числе премии «Поэт» (2008). Новая книга «Генерал и его семья», которую сам автор называет «историческим романом», — семейная сага, разворачивающаяся в позднем СССР. Кибиров подходит к набору вечных тем (конфликт поколений, проблема эмиграции, поиск предназначения) с иронией и лоскутным одеялом из цитат, определявших сознание позднесоветского человека. Вложенный в книгу опыт и внимание к мельчайшим деталям выводят «Генерала и его семью» на территорию большого русского романа, одновременно искреннего и саркастичного.

Стихи

«Суть поэзии Тимура Кибирова в том, что он всегда распознавал в окружающей действительности „вечные образцы“ и умел сделать их присутствие явным и неоспоримым. Гражданские смуты и домашний уют, трепетная любовь и яростная ненависть, шальной загул и тягомотная похмельная тоска, дождь, гром, снег, листопад и дольней лозы прозябанье, модные шибко умственные доктрины и дебиловатая казарма, „общие места“ и безымянная далекая – одна из мириад, но единственная – звезда, старая добрая Англия и хвастливо вольтерьянствующая Франция, солнечное детство и простуженная юность, насущные денежные проблемы и взыскание абсолюта, природа, история, Россия, мир Божий говорят с Кибировым (а через него – с нами) только на одном языке – гибком и привольном, гневном и нежном, бранном и сюсюкающем, певучем и витийственном, темном и светлом, блаженно бессмысленном и предельно точном языке великой русской поэзии.

На рубеже двух столетий

Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет.

Книга волшебных историй

«Книга волшебных историй» выходит в рамках литературного проекта «Книга, ради которой…» Фонда помощи хосписам «Вера».В тот момент, когда кажется, что жизнь победила нас окончательно, положила на обе лопатки и больше с нами ничего хорошего не случится, сказка позволяет выйти из этой жизни в какую-то совсем другую: иногда более справедливую, иногда более щедрую, иногда устроенную немножко подобрее, – и поверить всем сердцем, что правильно именно так. Что так может быть, а потому однажды так и будет. Сказка – утешение.

Новый Белкин

«Новый Белкин» составлен из повестей тех писателей, которые входили в «пятерку» лучших, но не стали лауреатами. Это повести финалистов ежегодной литературной премии Ивана Петровича Белкина – Эргали Гера, Андрея Дмитриева, Ильи Кочергина, Марины Палей, Ирины Поволоцкой, Игоря Фролова и Маргариты Хемлин. В сборник включены статьи и эссе удостоенных диплома «Станционный смотритель» критиков и литературоведов – Инны Булкиной, Льва Данилкина, Евгения Ермолина, Аллы Латыниной и Андрея Немзера, координатора премии Натальи Ивановой, а также размышления о словесности в стихах – Тимура Кибирова.

И время и место

Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям.

Рекомендуем почитать
Сто русских литераторов. Том первый

За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.

Уфимская литературная критика. Выпуск 4

Данный сборник составлен на основе материалов – литературно-критических статей и рецензий, опубликованных в уфимской и российской периодике в 2005 г.: в журналах «Знамя», «Урал», «Ватандаш», «Агидель», в газетах «Литературная газета», «Время новостей», «Истоки», а также в Интернете.

Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.

Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Литературное произведение: Теория художественной целостности

Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.

Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.

Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.

Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.

Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.

Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.