От Калмыцкой степи до Бухары - [9]
Стоит побывать на окраинах, вникнуть в общий строй понятий, прочувствовать русским сердцем с русскими людьми, чем они живы и что у них теплится в глубине души, - и перестаешь подыскивать почву для своего теоретического отрицания:
Говорят, англичане всюду умеют, - хотя и с узкоэгоистическим целями, - насаждать рай земной. В качестве наиболее яркого примера приводится Гонг-Конг. Когда увидишь этот цветущий, живописно раскинутый город, с его /47/
ОТСУТСТВУЮТ СТРАНИЦЫ 48 и 49
своей духовной родины - из Мекки (богомольцы, так называемые хаджи). И тех, и других тут можно встретить в очень значительном количестве. Только разница велика в их осанке, в охватывающем их настроении. С одной стороны, видишь каких-то жалких нищих‚ которые отбились от всякого труда, сами не знают, куда и зачем идут, беспомощно ожидают на каждом шагу поддержки начальства или просто подаяния. Не то - ревностные исполнители предписаний Магомета. Ни бедной одеждой, ни чем иным они не вызывают сострадания. Напротив, стоит взглянуть на сосредоточенные‚ гордые лица, чтобы убедиться, как мало они думают об окружающем и до какой еще степени овеяны воспоминаниями о недавно пережитом прошлом. Живописными, неподвижными кучками сидят хаджи близ станции. Оживление просыпается лишь во время молитвы. Целые ряды вытягиваются, беля чалмами. Все это вместе твердит священные слова и единодушно падает ниц. Нужды нет, что везде но бокам ходят, работают, перекликаются «неверные». Мусульмане оставляют подобную мелочь без внимания. Спокойные, медлительные - они совершают /50/ установленные богомоление и затем безучастно, часами глядят в даль.
Что у них на душе? С какими мыслями едут они домой?
Я не без умысла завожу речь параллельно о переселенцах и возвращающихся из Мекки. На первый взгляд кажется весьма странным и непонятным, как можно сравнивать и анализировать явление, невидимому, не имеющие ничего общего. На самом деле это не совсем так. Между ними положительно есть некоторая связь. Оба слишком характерны и слишком затрагивают условия нашего владычества в Средней Азии, чтобы обходить молчанием существенные факты. Они вносят в местную жизнь много такого, над чем следует призадуматься. В них кроются элементы разрушения, и потому пора (хоть невооруженным глазом сначала) рассмотреть, что они собою представляют. Даже беглый обзор должен подсказать, насколько желательно глубже вникнуть в подробности.
Переселенческий вопрос чисто отвлеченным образом обсуждается печатью. De facto ей, конечно‚ все равно, чего ради и в каком именно направлении движутся толпы голодных оборванцев, именующих себя громким названием «переселенцев». Газетам без всяких убеж- /51/ дений, или со взглядами явно революционными, почему - то, - особенно в последнее время,- удобно и приятно распространяться об этом народе, как о колонизаторах и т. п. Иногда, - вероятно по ошибке, - редакции принимают корреспонденции, где прямо указывается, что за люди подымаются в безвестную дорогу на Восток, кто обыкновенно руководит перекочевками, чего можно ждать от безобразно поставленного и до 1889 года квази-легального бродяжничества. Пока оно устремлялось за Урал, - касаясь местностей, более или менее заселенных русскими, - шло уже давно проложенными путями: оставалось зачастую сожалеть о том как это власти допускают темный люд, - да еще обыкновенно из худших и ленивейших, - отправляться наугад в страны, где будто бы и трудиться не надо, а всего-всего вдоволь, с другой же стороны приходилось недоумевать, зачем переселенцев, которые явились на окраину, почти нигде не ожидает энергичная правительственная поддержка. За Уралом с этим, однако, можно еще было мириться, как с застарелым злом. В Закаспийском крае подобная вещь гораздо резче бросается в глаза и вызывает на тягостное размышление.
В праве ли мы пока позволять разному /52/ сброду, с которым не знаешь, что случится, приходить сюда с семьями, свободно разгуливать, нищенствовать, не брать поденной работы, а требовать земли, обнажать перед туземцами неприглядные черты нашего быта внутри Империи? Я нарочно спрашивал в Узун-Ада переселенцев, откуда они: все больше пензенские, тамбовские, саратовские, самарские. Куда направляются? «Сами не знаем... Думали сперва в Баку жить богато, - там один камень, да песок. Здесь, говорят, много хороших мест. Царское Село строится...» Так мужики называют «Государево имение» на р. Мургабе в мервском оазисе, где надеются обводнить некоторое пространство, когда-то населенное. Но, во-первых, там пока еще неизвестны результаты ирригационных сооружений: возможно, что новая местность сделается годной для культуры лишь в ущерб ныне орошаемой земле. Туземцы останутся без воды и придется их самих переселять. Как же тут мечтать о привлечении элементов изнутри России? Во-вторых, в мургабском имении недавно нуждались в рабочих. Кажется, прежде всего следовало бы подумать о пропускаемых сюда в край переселенцах и дать им заработок. Взамен этого, заведующие тамошним делом, выписали из /53/ Семиречья сотни бывших китайских подданных. Разве такое положение вещей нормально?
В своей новой книге видный исследователь Античности Ангелос Ханиотис рассматривает эпоху эллинизма в неожиданном ракурсе. Он не ограничивает период эллинизма традиционными хронологическими рамками — от завоеваний Александра Македонского до падения царства Птолемеев (336–30 гг. до н. э.), но говорит о «долгом эллинизме», то есть предлагает читателям взглянуть, как греческий мир, в предыдущую эпоху раскинувшийся от Средиземноморья до Индии, существовал в рамках ранней Римской империи, вплоть до смерти императора Адриана (138 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.