От фермы к фабрике - [10]
Имея столь малочисленное население на заре современного этапа истории, Россия, подобно американскому государству XIX в., была «страной неисследованных рубежей» (Бассин. 1993). На столь обширных территориях довольно просто было основать новое хозяйство, что лишало преимуществ использования такого инструмента, как арендная плата за землепользование. Знать получала крайне скудный доход с землепользователей, поскольку при росте налогов последние могли легко переселиться в новый район, имея в своем распоряжении огромную неосвоенную территорию. Труд являлся дефицитным фактором производства, и для феодала было важно предотвратить утечку рабочей силы. Будучи привязанными к владельцу, крестьяне не могли противиться его власти и обязаны были платить земельную ренту, а также безвозмездно работать на его землях. В этой ситуации был один аспект, который, несомненно, играл на руку феодализму: закрепощение крестьянства в России оказалось менее сложной задачей, так как у этого общества не было исторического опыта коллективного сопротивления требованиям знати (Бреннер. 1989). Однако нельзя утверждать, что возникновение крепостного права (или рабства) является неизбежным следствием наличия неосвоенных территориальных владений. Рабовладельческий строй существовал на юге Соединенных Штатов, хотя так и не распространился на северные территории страны. В Западной Европе значительную роль в искоренении рабства после эпидемии «черной смерти»[8] сыграло крестьянское сопротивление. В России же царь обладал достаточной политической властью и твердым намерением привязать крестьянина к земле, чтобы его труд шел на пользу знати и государству (Домар. 1970; Крамми. 1987). Уложение 1649 г. завершило процесс юридического оформления системы крепостного права в России[9].
В результате сложилась общественная система, в рамках которой принцип «верховенства закона» стал инструментом эксплуатации крестьянства в интересах царя и знати, а вовсе не способом справедливого определения правил функционирования этой системы, призванным закрепить социальное равенство и предоставить возможность гражданам государства строить взаимовыгодные общественные отношения и обмен. Так, например, по словам Яковлева (1995, 5), «основной культурный факт российской истории в том, что в сознании людей закон никогда не связывался с моральной правдой». Это была «действительность… резкая и репрессивная, несправедливая и жестокая… закон крепостничества». По мнению Оуэна (1998, 24–25), «различные своды законов, изданные с 1497 г., демонстрировали решительность, с которой царская бюрократия стремилась строго регламентировать общественную жизнь, используя методы законодательного принуждения и ограничения. Закон стал играть роль административного механизма, утратив значение свода правил, предписанных к соблюдению государственным чиновникам». В России сформировалась практика «управления с помощью закона», а не «верховенства закона» (Хедлунд. 2001, 222). Тем самым ограничивалось пространство для установления сотрудничества и добровольного обмена, а развитие бизнеса сдерживалось вмешательством и препятствиями со стороны государственной власти. С начала XVII в. строительство независимого гражданского общества превратилось в недостижимую мечту российских либералов.
В царской России не было тех социальных, законодательных и экономических институтов, которые, по мнению теоретиков экономического роста, являются необходимыми предпосылками для перехода к капиталистическому пути развития. По сути, их не было — или до сих пор нет — и в большинстве других стран мира. С точки зрения политической системы, возможно два варианта восполнения этого пробела. Первый вариант, широко пропагандируемый агентствами по вопросам развития, предполагает создание недостающих предпосылок. Для исследователей экономической истории и особенно для представителей российского исторического сообщества эта идея не нова — еще поколением ранее ее анализировал Гершенкрон (1962). В этот период институт предпринимательства рассматривался как необходимая предпосылка экономического роста и предполагалось, что именно нехватка предпринимательского духа стала причиной отставания России. Гершенкрон утверждал, что эта нехватка восполнялась за счет мер государственного стимулирования экономики, что позволило наблюдать промышленный рост в позднеимперский период, вопреки отсутствию необходимых условий. Сегодня не так часто можно услышать о таком понятии, как дух предпринимательства, однако аналогичная логика прослеживается и в том случае, когда речь идет о других недостающих предпосылках. Общества, действительно, могут создавать условия, позволяющие предотвратить замедление развития.
